— Ты что несешь, салага! — неожиданно рявкнул ему в ответ свирепый бас оперативного дежурного. — Ты соображаешь, что говоришь, и кому?! Я Завалишину все доложу! Это чьей задницей я на дежурстве подрабатываю?! В каком это смысле?! Я этого так не оставлю!

Ахнув, Морзик только теперь заметил, что в пылу борьбы со снежными сугробами нечаянно зацепил тумблер включения связи с базой. На его беду, заступивший с утра оперативным майор Соловьев только недавно приобрел по сходной цене подержанный “форд”...

Поспешно пробормотав сбивчивые извинения, Вовка счел за благо уйти из эфира и припустил вслед объекту, в погоню за рубиновыми огнями “тойоты”.

Морзик, в отличие от Андрея Лехельта, не привык размышлять и комплексовать во время работы... да и в любое другое время. Он знал, что нужно “тянуть”, фиксировать, снимать. Теперь он врубил музычку, пользуясь тем, что сидит в машине один, закурил и гнал по улицам, прихлопывая большими ладонями по шершавой “баранке”, сроднясь с ней, как водитель-дальнобойщик. Его физиономия вытянулась, когда вслед за объектом свернул с Ленинского проспекта на знакомую улицу, где находилась их база.

Белая “тойота” остановилась у здания, в котором располагался один из офисов Дудрилина. Морзик знал об этом из материалов аналитической справки опера. Невдалеке уже видны были ворота “кукушки”. Проехав вперед. Черемисов развернулся и встал за углом, у известного ему запасного выхода. Коротко поговорив с базой, он натянул оранжевый жилет дорожного рабочего, нахлобучил на голову пластиковую каску и прихватил ободранный металлический чемоданчик с надписью “Инструменты”. В ОПС считается, что подписанная тара вызывает меньше любопытства, чем неподписанная. Если, к примеру, на ящике с “ухом” написано “марокканские апельсины”, случайный прохожий обращает на нее меньше внимания.

Помня месторасположение офиса, Вовка взбежал на третий этаж, достал из кармана отвертку и принялся ковырять выключатель. Это тоже относится к разряду классики: человек, занятый делом, подобен подписанной коробке. Впрочем, после неудачи с чайником Морзик скромнее оценивал свои способности к технике и проводку не трогал, а ограничился лишь снятием крышки выключателя.

Молодой человек из “Красной шапочки” вскоре появился в противоположном конце коридора и неспешно прошел в офис. Кейса при нем не было. Прикинув устройство коммуникаций здания, Морзик поднялся этажом выше и вошел в помещение, расположенное над офисом Дудрилина.

— Меня тут эта... послали! — радостно улыбаясь, сообщил он сидевшим в помещении женщинам. — Вытяжку посмотреть. Дайте стульчик, пожалуйста.

Под одобрительными взглядами двух почтенных дам он постелил на стул газетку и лишь потом влез на него с ногами. Дотянувшись до вентиляционной решетки, Морзик проворно просунул в нее миниатюрную подслушку на длинной капроновой нити и по вентиляционной трубе опустил ее до уровня третьего этажа. Закрепив нитку незаметным узлом, он с довольным пыхтением слез со стула.

— У вас полный порядок!

— Спасибо, молодой человек, — сказала одна из дам. — Может быть, хотите чаю?

И едва она потянулась к электрическому чайнику, как свет на всем этаже погас, а на лестнице этажом ниже раздался отчаянный вопль:

— Какая сволочь сняла крышку с выключателя! Меня чуть не поджарило!!

Удивленно вздернув брови, Морзик отказался от чая и поспешно удалился через противоположный выход, сняв от греха подальше оранжевый жилет и пряча под мышкой дурацкую метростроевскую каску.

Потом сидел в машине, одев наушники от плеера, и слушал. Запись шла автоматически.

— Это должно было быть синим с красным, — раздался хрипловатый невыразительный женский голос.

— Очень красиво, — отозвался молодой мужчина.

— Ерунда! Ты продолжаешь подхалимничать. Я же велела тебе быть искренним!

— Прости, ты права, как всегда.

— Ну вот, опять... Запомни, ты от меня ничего не добьешься, если не будешь искренним. Вранья мне и так хватает. Я хочу искреннего чувства, понял?

Судя по всему, говорившие были одни и находились рядом друг с другом. Морзик устроился поудобнее.

— Это же прекрасно, когда люди искренне любят друг друга. Если ты не будешь искренним, я тебя брошу.

— Вот стерва! — прокомментировал в машине Морзик.

— Не волнуйся, — сказал мужчина. — Ты слишком нервничаешь. Это заметно.

— Ерунда! Вам, тупым мужикам, только кажется, что вы все понимаете. Дудрилин тоже говорил, что видит меня насквозь. Пакость очкастая!..

— Потерпи. Уже недолго осталось. Еще пару часов.

— Ты думаешь — у меня нет сердца?! Что я холодная жестокая стерва?! Ты это думаешь?!

— Ничего я не думаю! — раздраженно ответил мужчина. — Просто говорю — потерпи. В конце концов, ты сама все это затеяла.

— А ты почему орешь на меня? Ты кто такой, чтобы на меня орать?! Мальчик с Пальчик!

— Я не кричу на тебя. Могу уйти, если хочешь.

— Ой-ой-ой, какие мы гордые! Никуда ты не уйдешь... пока своего не добьешься. Я знаю, чего ты хочешь. И знаешь что? Меня это за-бав-ля-ет!

— Не хочу ссориться...

— Конечно, не хочешь. Тебе это невыгодно... Убери руки. Свою порцию ласки ты уже получил. Я — твоя хозяйка, между прочим!

— Я помню, — вздохнул мужчина.

Они довольно долго молчали. Складывалось впечатление, что они ждут какого-то события, телефонного звонка...

— Нам лучше сейчас быть где-нибудь на людях, — осторожно сказал мужчина.

— Да, и еще лучше — порознь! — фыркнула она.

— Можно и вместе, главное — на людях. В конце концов, я твой работник.

— Работник... маляр и плотник... Он тебе позвонит сразу после того?

— Сразу, как только сможет.

— Хорошо. Одевайся. Едем обедать. После твоих тисков есть хочется.

— Но это мои трусы...

— Я знаю. Я хочу, чтобы ты надел мои. Представляешь, какая будет хохма, когда тебя арестуют и приведут в камеру!

— Не смешно. Отдай!

— Одевай, я сказала! Я не шучу!

Женщина взвивалась при малейшей попытке перечить ей.

В наступившей затем тишине шуршала одежда.

— Ну, ты довольна? — резко спросил он.

— Очень! В ресторане я буду смотреть на твою суперменскую физиономию — и забавляться! Запирай кабинет! Поехали!

— Надо хоть немного прибраться...

— Надеюсь, что уже не надо. Ты боишься, что Дудрилин сюда еще придет? Нет? Тогда оставь все как есть. А то я буду думать, что ты меня дурачишь, и начну сердиться. А когда я начинаю сердиться...