мне это показалось? Просто почудилось. Господи — из-за меня!

Они взялись ниоткуда и исчезли в никуда. Неужели мне теперь будут нравиться только женщины с детьми? А что мне в ней понравилось? Что обратило внимание? Наверно, материнство. То, что у нее есть сын. Но это тоже только благодаря Наталье, что-то изменилось внутри меня. Впрочем, она была красивая женщина. Почему была, она есть. Идет сейчас, держа малыша за руку, к метро, не сбивая снега с сапог.

Больше никого, наверно, в Лужниках: они и я. Они удаляются, она останется чужая, она не будет… А интересно, я ей понравился?

Я вскакиваю, потом бегу. Я настигаю их у самого входа. Там, где чугунные ворота черного цвета. Почему ворота всегда черного или мрачного цвета?

— Простите. — Она поворачивается, я не могу отдышаться, она мягко улыбается, глядя на меня, мое выбившееся кашне.

— Да?

— Я… я вам понравился?

Она отвечает так, как будто ждала этого вопроса:

— Да. Вы понравились малышу, значит, вы понравились и мне. Это не бывало, чтобы он кого-то целовал на улице. Он никогда не целует никого, кроме меня.

— Мальчик, как ты нас догнал? — спрашивает он.

Какое у нее красивое лицо, мне начинает казаться, что она — это она. Она так ласково глядит на меня, так тепло.

— Случайно. Бежал, бежал и наткнулся.

— Это неправда. Мама, это правда?

— Да. Такое иногда случается, когда взрослые мальчики бегают, бегают и случайно натыкаются… на тебя.

Она смотрит в мои глаза.

— На меня? — спрашивает он.

— На тебя, — отвечает она.

Я уже уверен, что это Наталья. Все смешивается в голове у меня.

— Вы Наталья?

— Нет, у меня другое имя.

— Показалось…

— Пойдем, проводишь нас до метро, — говорит он.

Я смотрю вопросительно на нее. Она улыбается и кивает.

— А когда я тебя провожу до метро, что тогда? — Я стараюсь не улыбаться.

— Тогда… — он задумывается, и на его мордашке отпечатываются все маленькие мыслички и их переплетение.

— Тогда мы поедем, а ты останешься. Это же только до метро.

— Мне будет грустно расставаться с тобой и оставаться одному.

— Мама, — он берет ее за руку, — мы возьмем его с собой? Папа же не вернется, ты сказала.

Она вздрагивает. Я гляжу в сторону, чтобы она не перехватила моего взгляда, как будто я ничего не слышал.

Потом гляжу на нее, все нормально.

— Я не знаю, есть ли у вас время? — она в раздумье и смотрит на меня.

— Это зависит от того, как вам хочется. Времени у меня всегда много.

— Мне хочется того же, что и Гоше.

Мы улыбаемся чему-то понятному нам двоим, он стоит, и глазенки смотрят на меня.

— Пойдемте, — говорю я.

Он берет за руку меня и подпрыгивает, скача по снегу. Она изредка взглядывает на меня, поворачиваясь, а я иду и смотрю только на него. Вот и красная буква метро. Мы останавливаемся.

— У вас руки замерзли, — говорит она, — хотите чаю?

— Э-э, я не знаю.

— Пойдем, мальчик, — говорит он и, не спрашивая, тянет. У него такая теплая ручонка.

Оказывается, что у нее единый проездной, и я благодарю Бога, так как бросаю последний пятак, который лежал в кармане. Мы сидим в метро молча, только взглядывая друг на друга. «Станция „Проспект Маркса“». Она живет в центре, на улице Горького. Мы поднимаемся вверх до конфетного магазина.

Уже все закрыто, праздник. И улица Горького почти пуста, начали праздновать. Рано. А может, и не рано.

— Сколько времени сейчас?

— Половина седьмого. Вам куда-то надо? Сегодня ведь праздник…

— Нет, у меня провал свободного времени. Да, поздравляю вас с праздником, сегодня же…

Она улыбается.

— Спасибо.

В подъезде сыро, старые московские дома. Мне кажется, что она живет с соседями и сейчас все они вывалят и станут глазеть на меня. Она живет одна, и в квартире стоит темнота, пока она не включает свет. Чувство голода у меня пропало, исчезло совсем.

— Раздевайтесь, — говорит она.

Я скидываю верхнее с себя.

— Мальчик, подержи варежки, пожалуйста.

Он сам раздевается. Такой забавный малыш. Все старается сам.

— Почему ты не спросишь, как его зовут, Гоша? — спрашивает она. — Наверно, это неприлично говорить все время «мальчик» да «мальчик».

— Мальчик, а как тебя зовут? — мы все смеемся.

— Саша, — отвечаю я.

— Очень приятно, — говорит она. Она уже раздета, тонкая вязаная кофта обнимает ее стройное тело. Пожалуй, она красивее Натальи, решаю я.

— Вы мне не сказали, как вас зовут.

— Мама, — отвечает Гоша.

Она впервые звонко смеется. Не сдерживая себя.

— Меня зовут Иванна.

— Какое редкое имя.

— Родители любили имя Иван, но я не родилась мальчиком. Оказалось, что есть женская форма имени.

— Иванна, очень красивое имя.

— Спасибо.

— Нет, я правда.

— Я тоже. — Она улыбнулась. — Заходите. Гоша, покажи куда.

Малыш берет меня за руку и заводит в комнату. Она включает за нами свет. Комната освещается. Очень высокие потолки, просторно. Такие уже не строят. Мебель, расставленная со вкусом, не мешает, мне становится как-то уютно. Я подошел к окну, малыш стал рядом со мной.

— Я только чай поставлю.

Я повернулся:

— Да, да, пожалуйста.

Она ушла, вышла в дверь.

Из окна сверху видна улица Горького, магазин «Театральный», людей нет, редкие такси пролетают, спеша. Таксисты всегда куда-то спешат, носятся, особенно в праздники. Я имею в виду, нормальные таксисты.

Интересно, что сейчас делает Наталья? Сидит, наверно, в ресторане со своим мужем и не думает про тебя, ответил я сам себе.

— Саша, тебе нравится вид отсюда?

Откуда он знает такие вещи, подумал я.

— Да, очень. Я люблю, когда пустынно.

Внизу, как тайные светлячки, светили фонари, склоненные на длинных столбах. Похоже, начинался снег. На кухне послышался звук, как будто что-то упало. Через мгновение в дверях появилась она. У нее был не то что виноватый, но какой-то растерянный вид.

— Гоша, я разбила твою чашку…

Он повернулся от окна и спокойно ответил:

— Ничего, мамочка. Сегодня я тебя прощаю, у меня есть вторая.

Она улыбнулась:

— Спасибо. А почему именно сегодня?

— Так, — ответил он загадочно.

— Может, на счастье, — пошутил я. Я вдруг испугался того, что он может сказать. Она провела рукой по волосам и вышла. — Гоша, сколько тебе лет? — не утерпел я.

— Пять, — ответил он.

— А говоришь ты и рассуждаешь, как взрослый мужчина.

— Я должен быть взрослым и должен быть мужчиной, потому что я… один у мамы.

Мне стало грустно. И какой идиот может бросать такую женщину и такого мальчика. Такую мать и такого ребенка. Тот, кому надо бросить, не бросит…

Она внесла на подносе чай,