В поисках Джима Холли столкнулась со стройной женщиной лет двадцати, одетой в узкое желтое платье. Взглянув в ее фарфоровое лицо, обрамленное каштановыми локонами, Холли поняла, что, хотя незнакомка выглядит целой и невредимой, ей требуется немедленная помощь. Женщина стояла возле дымящегося хвоста самолета и с азартом выкрикивала охрипшим голосом: "Кении! Кении! Кении!"

Холли положила ей руку на плечо.

- Кого вы ищете?

Та подняла на Холли остекленевшие глаза, голубые, точно глициния.

- Вы видели Кении?

- Кто такой Кении?

- Мой муж.

- Как он выглядит?

Женщина ошеломленно посмотрела на Холли.

- У нас медовый месяц.

- Я помогу вам его найти.

- Нет.

- Идемте, все будет в порядке.

- Я не хочу его искать, - сказала женщина. Уступая Холли, она повернулась к самолету спиной и пошла к санитарным машинам. - Я не хочу его видеть. Таким. Мертвым, изломанным, обгорелым.

Шагая по мягкой, рыхлой пашне, Холли подумала, что в начале зимы на этом месте будут сеять, а весной взойдут нежные зеленые ростки. К этому времени все следы смерти исчезнут, и природа восстановит иллюзию вечной, никогда не прерывающейся жизни.

Что-то очень серьезное происходило в душе Холли. Она не понимала сути этого явления и не догадывалась, что ее ждет впереди, но чувствовала, что жизнь ее изменилась и она никогда не будет прежней Холли.

В ее внутреннем мире царил такой хаос, что у нее не нашлось сил для борьбы с миром внешним, и она вместе с остальными приняла участие в стандартной программе, предназначенной для реабилитации людей, переживших авиакатастрофу.

Эмоциональная, психологическая и чисто практическая помощь, оказанная пассажирам с 246-го рейса, произвела на нее глубокое впечатление. Персонал Дубьюка был готов к подобным экстренным случаям и действовал быстро и четко. Не прошло и нескольких минут после прибытия в аэропорт, как перед пассажирами появились психологи, католические священники, пасторы и раввин. Всех провели в большой зал, предназначенный для особо важных персон, и усадили в мягкие синие кресла. На столы из красного дерева поставили около десятка телефонов, которые сняли с рабочих линий аэропорта. Несколько девушек в униформе помогали людям связываться с родными.

Служащие Объединенных авиакомпаний работали без отдыха. Они помогали советом, устраивали желающих в местные гостиницы, сажали их на ближайшие рейсы, разыскивали родственников и друзей, попавших в больницы, и успокаивали тех, кто оплакивал погибших. Их горе и ужас, казалось, были так же велики, как если бы они сами пережили катастрофу. Они точно чувствовали ответственность и угрызения совести из-за того, что это случилось с самолетом их авиакомпании. Холли увидела, как молодая женщина в униформе резко повернулась и в слезах выбежала из зала.

Другие, и мужчины и женщины, ходили с бледными лицами, у некоторых дрожали руки. Ей захотелось их утешить, похлопать по плечу, сказать, что даже самые лучшие и надежные машины рано или поздно ломаются, человеческое знание несовершенно, а над миром распростерла свои крылья тьма. В этой критической ситуации, где проявились мужество, достоинство и сострадание людей, шумное появление представителей средств массовой информации вызвало у Холли бурю негодования. Она знала, что достоинство окажется первой жертвой беспардонных репортеров. Если судить объективно, эти люди просто делали свою работу, и она хорошо знала, чего стоит их нелегкий труд. Но, к сожалению, процент по-настоящему талантливых репортеров не выше, чем процент компетентных сантехников или плотников, способных поставить идеальную дверную раму. Разница лишь в том, что равнодушный и бесцеремонный репортер может нанести огромный вред чужой репутации, а это куда страшнее, чем капающий кран или перекошенная дверь.

Теле - и радиорепортеры, журналисты всех мастей разбежались по зданию аэропорта и скоро проникли даже в служебные помещения, куда посторонним вход воспрещен. Некоторые из них, видя эмоциональное и душевное состояние пострадавших, вели себя довольно сдержанно, но большинство атаковало служащих Объединенных авиакомпаний бесцеремонными вопросами, в которых постоянно звучали слова "ответственность" и "моральные обязательства". Стремясь пощекотать нервы своим зрителям, слушателям и читателям, они беззастенчиво вытягивали из пассажиров страшные подробности случившейся катастрофы.

Хотя Холли знала все их трюки и умела отваживать нескромных репортеров, в течение пятнадцати минут ей шесть раз задали один и тот же вопрос: "Что вы чувствуете?", "Что вы чувствовали, когда узнали о приближении катастрофы?", "Что вы чувствовали, когда поняли, что можете погибнуть?", "Что вы чувствовали, видя, как вокруг вас умирают люди?"

В конце концов она взорвалась и, прижатая к большому окну, из которого открывался вид на летное поле, высказала ретивому репортеру из "Си-эн-эн" все, что она о нем думала. Этого обладателя дорогой прически звали Энлек, и он никак не мог взять в толк, что она не в восторге от его внимания.

- Спрашивайте меня, что я видела или что я думаю, - выпалила она ему в лицо. - Спрашивайте, кто, что, где и как, но. Бога ради, не спрашивайте, что я чувствую. Если в вас осталось что-нибудь человеческое, вы должны понимать, что я сейчас чувствую. Поставьте себя на мое место!

Энлек и его оператор попятились и двинулись к новой жертве. Холли знала, что люди в переполненном зале оборачиваются на шум, стремясь понять, что случилось, но ее понесло, и она не могла остановиться. Этому Энлеку не удастся так легко от нее отделаться.

- Вам не нужны факты. Вам подавай драму, кровь и ужасы... Хотите, чтобы люди обнажали перед вами свои души, а потом вырезаете все, что не понравится, искажаете смысл. Это своего рода изнасилование, черт вас возьми!

Она осознала, что охвачена яростью, какую испытала на месте катастрофы, и ее бессильный гнев обращен не столько против Энлека, сколько против самого Бога. Просто репортер оказался более удобной мишенью, чем Всевышний, прячущийся в темных закоулках своего небесного царства. Она думала, что уже успокоилась, и новая вспышка черной ярости привела ее в замешательство.

Холли совершенно вышла из себя и потеряла всякий контроль над своими словами. Но вдруг до нее дошло, что команда "Си-эн-эн" работает в прямом эфире. Предательский блеск глаз и ирония на лице Энлека подсказали ей, что его не слишком трогают ее обвинения. Она исполняла перед ним первоклассную красочную драму, и репортер не мог удержаться, чтобы не воспользоваться моментом, хотя сам оказывался в довольно неблаговидной роли. Потом он, конечно, великодушно извинится перед зрителями за ее поведение, с сочувствием упомянет перенесенный ею эмоциональный стресс и останется в их глазах бесстрашным и сострадательным репортером.

Разозлившись на себя за то, что оказалась вовлеченной в игру, в которой победа заранее отдана репортеру, Холли отвернулась от камеры и услышала последние слова Энлека: "...и мы должны отнестись к этому с пониманием. Только представьте, что перенесла эта бедная женщина".