В мае 1940 года «Рихтгофен» перебросили во Францию. Эскадрилья составила костяк германских воздушных сил, предназначенных для завоевания господства в воздухе. Тут пришлось повозиться немного побольше, чем в Польше. Несмотря на всю бездарность французского командования, французские солдаты сражались стойко. На их беду, вермахт не ввязывался в прямые затяжные бои. Танковые клинья, обходя скопления пехоты, способные организовать сопротивление, перерезали коммуникации и линии снабжения. Такая тактика немцев, помноженная на неспособность французского генералитета понять происходящее, привела к тому, что спустя всего несколько недель после начала вторжения сотни тысяч англо-французских солдат и офицеров были прижаты к морю под Дюнкерком и представляли собой удобную мишень для бомбардировщиков и тяжелой артиллерии. Отдай Гитлер приказ, которого ждала армия, и война была бы окончена уже тогда. После двух часов артобстрела и авианалетов вражеская группировка перестала бы существовать. У Франции и у Англии просто не осталось бы армий.

С французскими летчиками было воевать интереснее, чем с поляками. Не труднее, не опасней, а именно интереснее. Они были опытней, их самолеты были лучше, их армия подавала пример стойкости, поэтому сами пилоты не были деморализованы, как поляки, и рвались в бой. Сбивать таких пилотов было забавно и увлекательно. Так настоящему охотнику неинтересна дичь, сама становящаяся под выстрел. Наоборот, чем больше зверь помотает его по лесу, прежде чем на короткий миг остановится перевести дыхание, тем ценнее такая добыча. Нужно только уметь использовать этот миг.

Фон Гетц умел. Он учился этому сперва в России, а позже – в Испании и Польше. У французов не было шанса против его «мессершмитта», да и фон Гетц не давал его. Он вел каждый бой расчетливо, дерзко, импровизируя и играя с противником. Его ведомый едва поспевал за ним. За шесть недель фон Гетц довел свой боевой счет до двадцати двух сбитых машин.

Самолеты у противника кончились. Кончилась и война.

О, Франция! «Le belle France!» Прекрасная Франция.

Самые красивые француженки охотно и щедро платили репарации победителям, отдавая предпочтение офицерам люфтваффе.

А какие вина! Все, что от Кале до Марселя родит виноградная лоза, было на столе победителей. Лучшие вина Бордо и Шампани разливались реками.

А знаменитая французская кухня! А маленькие кондитерские и уютные кафе!

Не только гризетки, все французы платили по счетам Версаля! Хозяин любого заведения считал своим долгом угостить зашедших к нему немецких офицеров за свой счет.

Лучший парфюм, лучшие ткани, все самое лучшее дарилось победителям побежденными французами с самыми очаровательными и искренними улыбками, за которыми прятался страх. Страх за то, что двадцать лет назад их Франция в Версале пыталась задушить Германию непосильными и унизительными репарациями и контрибуциями. Страх за то, что победителями сегодня оказались те, кто еще семь лет назад испытывал такой же страх. Страх за то, что сбывалось библейское: «Мне отмщение, и Аз воздам…» Страх за то, что их прекрасная Франция, казавшаяся такой могучей и несокрушимой, рухнула за несколько недель, как карточный домик, под гусеницами невесть откуда взявшихся немецких танков. Франция была разгромлена, стерта в пыль Германией, той самой Германией, которая еще недавно не смела шагу шагнуть без оглядки на Францию и Британию. Это казалось невероятным и сверхъестественным и внушало мистический ужас не только во Франции, но и на другом берегу Ла-Манша, и по другую сторону океана.

В летнем воздухе сорокового года витал неповторимый пьянящий аромат победы и любовных интрижек. Елисейские поля расстилались под ногами победоносных германских войск. Лучшие квартиры, лучшие девки, все самое лучшее, что может захотеть прихотливый каприз, – все было к услугам победителей. Но главное состояло в том, что и здесь, во Франции, и дома, в Германии, немцы внезапно и одновременно поняли: «Мы – великая нация!», «Мы – нация, достойная мирового господства». И эти простые и страшные мысли не были вдолблены в их головы правящей верхушкой. Это не было результатом пропаганды доктора Геббельса или истерических заклинаний Гитлера. Немцы додумались до них сами и восприняли их совершенно искренне и всем сердцем.

Майорские погоны, Крест военных заслуг и Железный крест фон Гетцу вручал в Имперской канцелярии лично фюрер. Конрад отметил, какая у него мягкая и теплая ладонь. Из-за спины Гитлера широко улыбался Геринг, который чувствовал себя именинником. Из двадцати семи наиболее отличившихся офицеров и генералов, которым сегодня была оказана честь принять награду из рук фюрера германской нации, четырнадцать были пилотами люфтваффе."

Фотографию фон Гетца в ряду героев французской кампании напечатали в «Фелькишер беобахтер». Его узнавали на улице.

Это был зенит славы.

Конрад решил взять отпуск и навестить отца, однако поездку пришлось отложить до весны.

Осенью Конрада назначили на должность заместителя командира эскадрильи. Теперь он разделял ответственность за «Рихтгофен» вместе с командиром, навалились новые дела и заботы. Сначала фон Гетц организовывал передислокацию эскадрильи из Франции обратно, на «домашний» аэродром. Потом эскадрилья стала перевооружаться, и фон Гетц два месяца провел на заводе, принимая и испытывая новую модификацию «мессершмитта», которая поступала на вооружение эскадрильи.

В декабре 1940 года Гитлер подписал директиву на разработку плана «Барбаросса». Майор люфтваффе фон Гетц не был в числе посвященных в стратегические замыслы фюрера, однако он был в числе тех сотен офицеров, которые, не зная общего замысла, работали над его частностями.

В сорока километрах от Берлина, в небольшой деревушке был разбит временный аэродром. Бульдозеры расчистили от снега и укатали взлетную полосу длиной всего четыреста метров, выкопали два десятка капониров, пробили дорогу до автобана. «Взлетку» и капониры обнесли колючей проволокой с вышками по периметру через каждые сто метров. На повороте с автобана в сторону аэродрома поставили будку со шлагбаумом и пару часовых. На базе этого аэродрома организовали школу летного мастерства для переподготовки пилотов, которым предстояло воевать на Востоке.

Фон Гетца назначили начальником школы, придав ему восемнадцать пилотов-инструкторов. Каждый из инструкторов имел опыт ведения боевых действий, воевал или в Испании, или в Польше, или в Африке, или во Франции, а чаще всего – в нескольких странах и имел на своем счету не менее пяти сбитых самолетов противника. Перед майором фон Гетцем была поставлена задача в максимально сжатые сроки привить навыки ведения современного воздушного боя максимальному числу пилотов. Понятно, что всех летчиков люфтваффе пропустить через эту школу было невозможно, поэтому в списки курсантов были включены пилоты-командиры от командира звена и выше.

Курс доподготовки был рассчитан на сорок полетных часов, из которых не менее шести отрабатывались в ночное время. Срок на доподготовку каждого курсанта отводился в четырнадцать дней. Понятно, что при такой нагрузке курсанты не вылезали из кабин, а инструкторы и техники не покидали аэродрома. Гул винтов не смолкал ни днем, ни ночью. Инструкторы и техники осунулись, живя постоянно возле самолетов. Сам фон Гетц ни разу не смог выбраться за пределы аэродрома за все время работы школы. Зато за двенадцать недель существования школы через нее было пропущено почти полтысячи летчиков! Такая работа позволила свести потерю среди пилотов на Восточном фронте до приемлемого минимума. Русских сбивали не просто чаще, а несопоставимо чаще!