– Да, конечно. Но как, как мне тебе доказать, что мы с тобой в одной команде?! Как?!

– Слушай, кончай истерики закатывать. Возьми себя в руки и объясни все подробно и доходчиво. А там уж посмотрим.

– Но ведь время же теряем, теряем время! Это может начаться в любой момент.

– Все! Или рассказываешь. Или разговор закончен!

Весельчак все же взял себя в руки. Танцор подключил к телефону магнитофон. И начал записывать. Чтобы потом еще раз прослушать вместе со Стрелкой. Две головы – это всегда неплохо.

Говорил Весельчак долго и путано. Танцор успел за это время выхлебать две почти полулитровых чашки кофе. Вот смысл этой достаточно темной речи, из которой изъяты повторы и излишне эмоциональные фрагменты.

Банкир Аникеев полгода назад был приглашен неким «игровым комитетом» принять участие в сетевой игре «Щит». Там, в материальном мире, ему предложили сделать ставку в тотализаторе, довольно крупную, и дожидаться окончания игры. Когда его прогноз относительно окончательного результата либо оправдается, и он получит выигрыш, либо наоборот.

Предложили также сделать его программный клон, чтобы заслать в виртуальный мир, где бы он в качестве игрока стал председателем правления Петролеум-банка. Так на свет, точнее, на этот, сетевой свет, появился Весельчак.

Да, он это прекрасно знал и осознавал, поскольку программисты вложили в него такую информацию. Точно таким же был и Илларионов, то есть клон Илларионова – Председатель из Трейд-банка. Весельчак подозревает, хоть наверняка в этом и не уверен, что подавляющее большинство сотрудников Петролеума – тоже цифровые клоны реальных людей.

Понятно, что для Аникеева Весельчак был никем и ничем, куском информации, который невозможно ни увидеть, ни потрогать. Весельчак же здесь, в виртуальном мире, был личностью, имел свое «я» и осознавал себя нормальным человеком. Человеком, который более всего на свете боится смерти.

Подробности игры там, в реальном мире, то есть принципы ставок в тотализаторе, условия пари и прочие вещи он знал очень туманно. Несомненно, такова была задача, поставленная перед программистами. Еще меньше он знал о том, чем все это должно закончиться. Управлял банком, боролся с конкурентами и думал, что это будет продолжаться вечно.

Однако сегодня ночью вдруг узнал, что игра вот-вот закончится. После чего все программные клоны должны быть уничтожены. Там, наверху, вероятно, руководствуются предельно прагматичными соображениями: если есть матрицы, люди-эталоны, то с них можно наштамповать сколько угодно программных копий. Причем учесть опыт закончившейся игры и в дальнейшем штамповать более совершенные модели.

Поэтому Весельчак со всеми своими тремястами подчиненными должен был умереть. Естественно, там, в реале, никто не принимал в расчет то обстоятельство, что клоны – это мыслящие существа, по самоощущению ничем не отличающиеся от людей. В то же время каждый из них был уже совершенно независим от своего прототипа, жил своей совершенно автономной жизнью и имел уже свой накопленный за полгода опыт. И все эти люди, именно люди, должны умереть.

Технически это выполняется предельно просто. Неподалеку от Петролеума, где-то в Останкино, есть узел сотовой связи, через который осуществляется контакт двух миров, реального и виртуального. Где он, Весельчаку неизвестно. Однако вчера ему удалось узнать, что сигнал на уничтожение будет передан с узла на один из передатчиков телецентра. Затем на передающую антенну телебашни. На какую конкретно, выяснить невозможно. Единственный способ спасти триста человек – разрушить телебашню. Разрушить при помощи программы Деда.

– Стоп! – сказал Танцор. – Предположим, я тебе поверил. Однако сколько же народу ты угробишь вместе с башней? Ведь там до хрена обслуги. Тоже, наверно, человек триста.

– Танцор, запомни! Есть игроки, как ты и твои друзья. Вы очень устойчивы. Мы, клоны, сделаны так, чтобы нас можно было в случае нужды быстро «стереть». Все же остальные, кого ты видишь вокруг и считаешь такими же, как и сам, в действительности что-то типа фона, объемной анимации. Те, с которыми ты вступаешь в контакт, на время инициализируются, а потом опять переходят в ждуще-спящий режим. Ни у кого из них, Танцор, нет индивидуальности. Это не убийство. Нет.

– Хорошо, но почему я должен тебе поверить? Разве это не может быть какая-то подлянка с твоей стороны?

– Танцор, милый, тебе нужна Останкинская башня?

– Да, в общем-то, конечно, на хрен не нужна.

– Это, во-первых. Во-вторых, я с тобой предельно искренен. Ведь не стал же я врать, что тебя тоже хотят стереть! Не стал же!

– Ладно, предположим, я поверил в твою ахинею про башню. Но где гарантия, что ты вначале не грохнешь Трейд, а потом уже башню. А может быть, тебе и не нужна никакая башня. Где гарантия, что ты не словчишь? Что все это не блеф.

– Но ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Помнишь, денег дал? И не стал скрывать, что я тебя знаю.

– Это не разговор.

– Хорошо, я выгребаю тебе всю наличку, которая тут есть. Тысяч, наверно, восемьсот наскребу. Идет?

– Деньги – мусор. Да я не особо и нуждаюсь. Давай конкретней.

– Черт! Ну передам тебе весь банк с потрохами! Этого хватит?!

– Я не понимаю, как ты с таким путаным мышлением там у себя командуешь? Это все не то. Надо что-то такое, что бы ты мне оставил под залог. Понимаешь? Самое дорогое. Понимаешь?.. Так, понял. Самое дорогое – это твоя жизнь. Вот и давай, дуй сюда. Заложником будешь.

– Нельзя, нельзя, Танцор! У меня в башне агент сидит. Я ему сам должен передать дискету. Он только меня знает. Нельзя.

– Хорошо. Ты подумай пару минут. А потом я тебе перезвоню. Скажи на всякий свой номерок.

Танцор позвонил Следопыту. Тот по пока еще не изжитой милицейской привычке был уже на ногах.

– Значит так, Следопыт. Дело очень важное. Слушай и не перебивай. Это приказ. Бери Деда. Бери его дискету. Сначала скопируй. И на самых больших оборотах дуй ко мне. По дороге расспроси, как запускать программу. Все. Подробности на месте. Вперед.

– Алло, Весельчак. Придумал?

– Да. К тебе приедет моя женщина. Это самое дорогое для меня.

– Жена, что ли?

– Жен здесь ни у кого нет. Она самая для меня дорогая. Веришь?

Интонация, с которой он это сказал, была более чем убедительна. Танцор поверил. Поверил еще и потому, что это был очень красивый ход. Он прекрасно знал, что все красивое – правильное. Красота, настоящая красота, лживой не бывает. Танцор искренне полагал, что именно красота спасет мир. Правда, как и подавляющее большинство истинных ценителей творческого гения Достоевского, он и не подозревал, что речь идет не о всякой красоте, а о красоте подвига Христа.

– Да, годится. Верю.

– Тогда так. Как только к тебе приедет Нина – она будет одна, не волнуйся, – то сразу же шлешь мне по е-мейлу программный файл.