Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Истерика, здравствуй.
Я смеялась и смеялась, не в силах остановиться, даже когда подошел Зубров старший и замахнулся, чтобы дать мне пощечину.
— Откушу! — гавкнула я сквозь слезы.
Он вздрогнул, скривился…
И тут откуда-то со звоном разбитых стекол посыпался ОМОН. Одновременно раздался вопль через матюгальник:
— Бросить оружие! Руки за голову! Немедленно отпустите заложницу!
Грохнула выбитая дверь.
Дальше все было как в кошмарном сне. Или блокбастере. Наверное. Я не видела — потому что амбалы меня уронили, я еле успела подставить руку, чтобы не разбить лицо… а откатиться от того, что упало сверху — не успела.
И отключилась. По крайней мере, мне что-то снилось. Какой-то бред с осьминогами, мигалками и американскими горками. А потом сквозь гул — вертолетный, что ли? — услышала голос, повторяющий:
— Карина Павловна. Карина Павловна, откройте глаза. Карина…
— Кхгм… ау… — пробормотала я, послушно открывая глаза и тут же морщась от боли в голове.
— Карина Павловна, как вы?
— I`ll be back, — прохрипела я голосом недобитого Терминатора и засмеялась, то есть закашлялась.
Голливуд, черт его…
— Жить будете.
Я узнала голос чуть раньше, чем из мутных пятен проступило лицо… Петра Ивановича. Как всегда, в деловом черном костюме. Он нависал надо мной, придерживая под голову, и хмурился.
— Вы снимаете боевик? — задала я ужасно идиотский вопрос… и снова потеряла сознание, на этот раз от облегчения.
— Ну что вы возитесь! — раздался надо мной преисполненный яростного отчаяния знакомый голос. Который доносился как сквозь толстую-претолстую перину.
— Мужчина, отойдите! — низкий, чуть хрипловатый женский. Надо же! Не опасается приказывать человеку в черном.
Раздался тяжелый вздох. И снова:
— Да почему она в себя не придет! Ну, хоть нашатыря дайте.
— Нашатыря нет в перечне разрешенных лекарств, — строго проговорил женский голос. — Следовательно, нет его и на скорой.
— А как вы справляетесь? — Из голоса Петра Ивановича отчаяние не то чтобы ушло, но спряталось за любопытство.
— По инструкции! — рявкнули в ответ. — Положено расстегнуть одежду, положить ноги выше головы, обеспечить приток воздуха. Это тоже будет, если вы не будете стоять над душой.
— Но…
— Можно еще народными средствами. Найдите мне куриное перо, я подожгу его — и дам вдохнуть пострадавшей.
— Где я его вам возьму?
— Там же, где и я нашатырь!
Я только успела подумать, что съемки рус-реал-боевика продолжаются, как в меня брызнули водой. Ледяной.
Я охнула, зажмурилась и попыталась поднять руку, чтобы вытереть лицо. Ни черта у меня не вышло. Руки просто не слушались, словно чужие.
— Не надо нашатыря, — прохрипела я.
— Вы в порядке, Карина Павловна? — озабоченно спросил Петр Иванович.
— В порядке, — ответила я.
И снова чуть не засмеялась от сходства с дурацким голливудским фильмом. Вот зараза прилипчивая это «в порядке».
— Слава Богу, — обрадовался начальник он.
Я не в порядке, а в полном охренении. В матерном эквиваленте. С каких это пор Петр Иванович снимается в кино? А я с каких пор? И Зубровы… бездарный из Зуброва-старшего актеришка. Ну кто ж так играет злодеев, совсем же не страшно, только мерзко и… тошнит…
Я снова закашлялась, повернув голову набок, чтобы если все же стошнит, не захлебнуться. Кино там или не кино… а камера где, что-то я не вижу? И пахнет почему-то как в обычной скорой… а голова-то как болит! Наверное, свет яркий, глазам больно…
Пафосный двор пафосного особняка. Изрядно разгромленный, что сердцу моему приятно. Я в машине скорой, двери нараспашку.
— Переломов нет, кровоподтеков на открытых частях тела нет, колени и локти содраны. Давление высокое, но уже снижается, — надо мной склонилась женщина в светло-зеленой характерной пижаме. — Сколько пальцев показываю?
— Два.
— Голова кружится? Тошнит?
— Тошнит, — ответила я, постепенно осознавая, что никакое это не кино, а реальная, мать ее, реальность. Все реальность. И скорая, и тошнота, локти и колени щиплет — и Петр Иванович. И я вся нараспашку. Сарафан разорван, лифчик разрезан. Видимо, чтобы дышать было легче. Черт. С этим Голливудом платьев не напасешься.
Прикрыться бы…
Строгая докторша понимающе хмыкнула и накинула на меня одноразовую простынь. И злобно сказала, глядя на Петра Ивановича:
— Сотрясение мозга под вопросом.
Матерная тирада была ей ответом.
— Что ругаться сейчас? Какой толк, — вздохнула доктор. — Лучше надо за своей женщиной смотреть, чтобы без таких приключений.
— Я не его женщина, — возразила я и попробовала пошевелить руками. Вообще пошевелиться. Как-то я плоховато ощущала собственное тело.
— Прости, Карина, — перешел на «ты» Петр Иванович. И с печалью в голосе добавил: — Меня убьют.
— А ты здесь причем? — удивилась я так, что тоже перешла на ты.
— Не уследил, — пояснил он и слегка натужно улыбнулся врачу: — Спасибо, доктор.
— Если не до конца убьют, обращайтесь, заштопаем, — покачала головой женщина.
— После Олеси? Вряд ли будет что штопать.
И он махнул рукой.
А я задумалась: а какое отношение руководитель «Крещендо» имеет к моим приключениям? И какое ей дело до всего. Ладно бы, еще Сергей — хотя в таком виде мне сейчас только перед работником шоубиза отсвечивать. И… Денис!!!
Видимо, у меня действительно сотрясение мозга, потому что сын-то с двумя уродами! И…
— Лежите смирно! Куда!
Меня уронили обратно на покрытую дермантином лежанку.
— Сын! — простонала я. — Его надо вытащить!
— Тихо ты, лежи. Все в порядке с твоим пацаном.
— Откуда ты знаешь? — не то чтобы я в чем-то подозревала Петра Ивановича, просто ровным счетом ничего не понимала. Бред кошмарный он и есть бред кошмарный. Почти как сериал рус-реал.
— Доложили уже. Из аэропорта. Удрал твой пацан от Зубровских ребят. И как понимаю, ломанул к Сергею в Геленджик.
Я выдохнула с облегчением. И… разревелась.
— Ну вот, — огорчилась доктор. — Сейчас наплачете себе давление. А еще сотрясение, вон какая шишка на голове. Давайте я вам успокоительного накапаю. Еще вдогонку.
— Угу-у… — прохлюпала я, прижимая к лицу край одноразовой простынки.
Облегчение нахлынуло девятым валом, я не могла остановиться, мир отодвинулся от меня куда-то далеко. Я рыдала, захлебываясь. И в этой пелене соленой горечи в голове было только одна мысль: что было бы, если бы Петр Иванович не успел. Кажется, я ее даже вслух прорыдала. И как-то не заметила, как около распахнутой двери фургончика скорой появился еще один персонаж.