– Пять секунд… три… две… одна.

Заиграла музыка. Банион представился. Для придания пущей важности тому, что он собирался сказать, он решил опустить обычное «но сначала два слова о нашем спонсоре, компании „Как по маслу“». Вместо этого он сказал:

– Но сначала я хотел бы сказать вот о чем…

После рекламной паузы Банион приступил к своему тщательно отрепетированному докладу, посвященному деятельности правительства, которое в течение последних пятидесяти лет всячески замалчивало факты об НЛО, утаивая правду от американского народа. Он рассказал о собственной безуспешной попытке уговорить сенатора Граклисена провести открытые слушания, упомянув об их встрече в гардеробе (умолчав, правда, о грубой реплике сенатора).

Повествуя о великих маршах протеста прошлого, Банион заметил, что в студии происходит какая-то неразбериха. На лице директора застыло выражение тревоги, граничащее с паникой. Забившись в дальний угол студии, он взволнованно что-то бубнил в микрофон. Двое операторов, обычно самые неподвижные фигуры в студии, теперь обменивались нервными взглядами, перекатывая камеры туда-сюда, – словно Банион вдруг сделался лидером в автомобильной гонке, и они с трудом поспевали за ним.

Какого черта? Неужели они не понимают, что только мешают ему? Банион никогда не говорил по бумажке и презирал экраны с бегущей строкой. Чувствуя, что вот-вот потеряет нить повествования, он, тем не менее, продолжал говорить о необходимости демонстрации силы, о массовых выступлениях. Только в том случае, если народ призовет правительство к действию, оно начнет действовать. И тут нет альтернативы – только марш протеста. Человек двадцать первого века идет на Вашингтон! Кто они – люди Двадцать Первого Века? Это все, кто был похищен, изнасилован, унижен и оскорблен инопланетянами. Чаша терпения переполнилась. Пробил час мщения!

– Итак, – заключил он, – до встречи через две недели, на лужайке парка перед Капитолием. С вами был Джон Оливер Банион.

Снова заиграла музыка. Банион откинулся на спинку стула. Ему не терпелось узнать, чем была вызвана вся эта суета. Из дальнего угла студии доносились чьи-то взволнованные голоса; ему удалось разобрать слова «боль в груди». Очевидно, сказанное относилось к Энди Кроканелли. К Баниону робко приблизился директор; по его лицу было заметно, что он вовсе не горит желанием сообщать ему новость.

* * *

Первые полосы воскресных газет пестрели возмущенными заголовками. Банион выдернул одну наугад из разбросанного перед ним вороха и прочел:

ВОЗМУЩЕНИЮ ТЕЛЕЗРИТЕЛЕЙ НЕТ ПРЕДЕЛА!

НА УТРЕННЕМ ШОУ БАНИОНА ДЕМОНСТРИРУЮТ ПОРНУХУ!

Банион взял себя в руки и в очередной раз перечел статью.

Федеральная комиссия по связи[69]расследует многочисленные жалобы от зрителей нового шоу Джона О. Баниона. Поводом к расследованию послужил вчерашний выпуск программы, в котором были показаны отрывки из порнографического фильма «Космические куколки с планеты Похоть».

Банион и его продюсеры настаивают на том, что это произошло случайно. Во время эфира фильм шел по одному из кабельных каналов – на этом канале круглые сутки демонстрируют порнофильмы. Продюсеры «Субботы» так и не смогли объяснить, каким образом отрывки из этого фильма с голыми астронавтами, занимающимися любовью в состоянии невесомости, попали в их программу.

«Мы настаиваем на проведении собственного расследования, – заявил Джон О. Банион, – но уже сейчас очевидно – это саботаж, наглая попытка помешать мне заставить правительство обнародовать факты его причастности к массовым похищениям американских граждан инопланетянами».

Банион подумал, что подобное заявление выглядит как бред параноика. Единственное утешение – все это чистая правда. Наверняка кто-то попытался дискредитировать его шоу. Если нет, то… остается думать, что он в чем-то провинился перед Богом. Однако свыкнуться с подобной мыслью, ему, примерному христианину, было не так-то просто.

Вчерашний день должен был стать для него днем триумфа. Но обернулся кошмаром. Большую часть дня Банион провел, отвечая на возмущенные звонки из бесчисленных уфологических обществ. Энди Кроканелли забрали в больницу с «сердечным приступом», как объяснили врачи. Его истеричка-жена орала, что они нарочно пытались убить ее мужа, чтобы избавиться от него – от собственного спонсора. Если Энди умрет, она пригрозила «засадить за решетку всю эту банду сумасшедших ублюдков». Биммерман, продюсер, из кожи вон лез, стараясь выяснить, каким образом непотребные кадры затесались в их передачу. Менеджер спутниковой связи разводил руками. Никто не мог понять, как это случилось. Бюрократы из ФКС уперлись рогом, сосредоточившись на жалобах и не пытаясь понять причину.

Баниона снова осаждали репортеры – алчные стервятники, охочие до сенсаций. Его имя опять трепали все, кому не лень. Писаки из самых скандальных таблоидов расположились лагерем у его дома. Завтра, вне всякого сомнения, все газетные киоски страны будут набиты их опусами – с фотографиями Баниона на первой полосе. Просто не терпится увидеть. Вчера он вышел из студии, заслоняясь от телекамер, словно покидающий зал суда мафиозо, признанный виновным в убийстве собственного дяди у дверей итальянского ресторана. Какой позор!

У Джона О. Баниона разболелась голова.

Позвонила Роз. Последние несколько часов она отбивалась от репортеров, убеждая их, что произошедшее только укрепит дух АПП. Но Баниону она призналась, как это нелегко: журналисты сплетничают, отпускают двусмысленные шуточки. Ты ведь знаешь, как это бывает: стоит один раз угодить в пикантную ситуацию…

– Извини, – вздохнула она, – тебе, должно быть, еще тяжелей. Хочешь, я приеду, привезу тебе куриного супа или еще что-нибудь?

Да, он очень этого хотел. Но в то же время ему не хотелось, чтобы фотография симпатичного исполнительного директора, входящего в его дом, появилась на обложке какого-нибудь таблоида с заголовком вроде «ОДНА ИЗ ЗЕМНЫХ КУКОЛОК БАНИОНА». Банион мечтал о том, чтобы она пришла; не исключено, что она даже переспит с ним – ради того, чтобы его утешить.

– Лучше не надо, – вздохнул он.

* * *

Натан Скраббс учился монтировать панели из сухой штукатурки. Пока он уяснил одно: ему не хотелось бы заниматься этим в следующей жизни. Зато теперь его вряд ли нашли бы те, кто за ним охотился.

Человека, который спас его, звали Брэдли. Он жил у самой реки в Анакостии. В этот район белые предпочитали не заглядывать, тем не менее, именно здесь Скраббс чувствовал себя в безопасности. Брэдли был разведен и жил один. Скраббс спал на матрасе, постеленном ему на полу в свободной комнате. Не отель «Ритц», конечно, но в нынешних обстоятельствах выбирать не приходилось.

Брэдли, верный своему слову, разбудил его ровно в пять, и они отправились монтировать панели из сухой штукатурки. Дом, в котором они работали, был расположен в сомнительном районе, претендовавшем на респектабельность.