уже не скрывая издевки. – Счастья полные штаны. Благодарю вас, сэр. Удачи вам, сэр. Да улыбнется вам кошка, сэр!

Вместе с другими она медленно двигалась дальше вместе с очередью. Роберт, как того требовал устав, прикоснулся к своей фуражке, глядя перед собой невидящим взглядом и соображая, что он сказал не так, в какой момент он потерял аудиторию.

– Проблема, че ли? – заорал голодранец, поправлявший у себя в кальсонах. Ему показалось, что лейтенант пристально смотрит на него.

Роберт покачал головой и опустил взгляд.

Двое беспризорников, мальчишка и девчонка в безвкусно ярком голубом котелке, съезжавшем ей на уши, как шлем, сидели у стены. Рядом с каждым высилась горка камней. Роберт смотрел, как дети важно и серьезно сравнивали свои сокровища, взвешивая их на ладони и пробуя в коротких бросках, уговаривались и проводили обмен – камень на камень.

Δ

– Никто так не стремится к окончанию вооруженного противостояния, как ваш покорный слуга, но у нас есть возможность избежать кровопролития, – сказал генерал Кроссли. – Таков приказ, который я получил от временного правительства: избегать кровопролития. Я правильно цитирую? – Он вынул мятый листок из-за обшлага мундира и заглянул туда, будто упомянутый приказ был записан на клочке бумаги.

Но Роберт, стоя возле генерала, видел, что листок покрывают не слова и строки, а крошечные символы, выведенные красными чернилами: полумесяцы, звезды и треугольники. Военный шифр, подумалось ему. Во время интервью с Вестховером генерал тоже сверялся с запиской, написанной красными чернилами. В чём, в чём, а в скрупулезности старого вояки, равно как и в его слабости к красным чернилам, сомневаться не приходилось.

– Да, черт побери, это был наш приказ, – начал Моузи, – да только отданный после ваших заверений, что эти на Великом Тракте не продержатся и пары дней! А прошло уже четыре недели, и мы не хотим утратить поддержку населения, что тоже чревато кровопролитием…

– Мирные переговоры – сложная штука, – изрек генерал, сложив свой листок. – Вы хотите мира и справедливости. Я добуду вам и мир, и справедливость. Я абсолютно уверен в группе переговорщиков, которых я набирал, сообразуясь с рекомендациями мистера Ламма. Мне обещали… – он помахал своей бумажкой, – вот здесь, что через несколько дней условия капитуляции будут согласованы.

Моузи поморщился, глядя на Кроссли без всякого энтузиазма. Генерал невозмутимо смотрел перед собой.

Лайонел жестом показал Роберту продолжать.

Лейтенант заговорил о циркулирующих слухах о похищении людей, косвенно связанных с прежними властями. Выступавшие до него командиры волонтеров тоже упоминали об этом.

– Я даже записал некоторые имена, которые мне назвали, и проверил по обвинительным приговорам чрезвычайного трибунала и по спискам задержанных, находящихся в камерах предварительного заключения при мировом суде: исчезнувших среди них не оказалось. Я согласен с предположением предыдущих ораторов, что пропавшие, будь то лоялисты или нет, каким-то образом скрылись из города, однако меня беспокоит, что я не мог убедить распространителей слухов в искренности и непредвзятости моей информации…

Ламм вдруг очнулся от дремоты, встрепенулся и сел прямо. Причмокнув губами, он вытаращил глаза и заговорил:

– Слухи, даже самые шальные и сумасбродные, не лишены эмоциональной правды, а правда, как мы знаем, обладает твердостью алмаза. Похороните правду на тысячу лет, затем откопайте ее – а она не изменилась. Не изменилась! Режьте правдой камень – она не утратила своей остроты. Спустя тысячу лет это все та же самая правда…

Драматург заморгал. У Роберта возникло тягостное, сосущее ощущение, что Ламм пытается вспомнить, где он находится, либо кому он вещает, либо и то и другое. За месяц работы временного правительства старый драматург заметно сдал; щеки так запали, что, если уложить Ламма на бок, в углубление поместилась бы пригоршня мелких монет.

– …Но слухи или суеверия, коль скоро речь у нас зашла об этом, если повертеть их так-сяк и тряхнуть хорошенько, слухи поведут себя не как камень, а как одуванчик. Летучие семена разнесет ветер, а это плохо: зачем же помогать одуванчику? Тут нужен садовник, способный отличить зерна от плевел, свет от тьмы, истину от лжи.

У всех сейчас играют эмоции. Незрелый ум подвластен чувствам и ослеплен переживаниями. Для этого и творит художник, пишет сочинитель и играет актер. Наша цель – обмануть аудиторию, а зрители хотят быть обманутыми. А поэтому… поэтому мы должны контролировать наши симпатии, не лишаясь, однако, симпатий к нам. И вскоре, джентльмены, вы почувствуете, что снова наткнулись на правду, на твердую, неудобную правду, которая суть алмаз.

Драматург стиснул свои руки в перчатках и с улыбкой кивнул Роберту и небольшой аудитории волонтеров и офицеров. В белой щетине на небритой щеке поблескивала струйка слюны.

Роберт заметил, как переглянулись Моузи и Лайонел. Студенческий лидер приподнял бровь, глядя на представителя профсоюзов. Моузи, который к середине совещаний обычно сидел с видом узника, почти расставшегося с надеждой на спасение, прикрыл ладонью рот и отвел глаза. Неподвижный, неестественно прямой Кроссли не шелохнулся.

– Вы же поняли мою точку зрения? – с надеждой спросил Ламм. Слюна со щеки потекла по небритой шее. В голосе драматурга лейтенанту почудилась мольба.

– Да, сэр, – отозвался Роберт, но про себя подумал, что крайний скептицизм у бедняков не так уж необоснован.

Отель «Метрополь»: сержант

В коридоре при общей гостиной расхаживали люди. Роберт содрогнулся при виде грязных следов на нежно-песочных коврах «Метрополя». Горничным придется попотеть, отчищая ковровые дорожки.

У лифта он заметил Ван Гура. Сержант смотрел на диск над золотой табличкой, будто завороженный медленным перемещением стрелки от цифры 3 к цифре 2. Сквозь гул разговоров из шахты доносилось позвякиванье лифтовых цепей.

– Обязательно прокатитесь, – сказал Роберт.

Ван Гур мгновенно обернулся и рассмеялся:

– Вот уж не знаю, сэр! Старый служака вроде меня – и такая красивая вещица… Я, пожалуй, сломаю его ненароком. – Он показал на свои сапоги, облепленные грязью. – Только гляньте на мои обувку! Мне понадобится ваша леди, которая приведет их в порядок. У нее найдется хороший сапожный крем?

Роберт почувствовал, как у него загорелись щеки. Он не забыл о прискорбном недопонимании в мировом суде и о ложном понятии о доступности Доры, которое он невольно внушил Ван Гуру. Сержант тоже прекрасно все помнил. Роберт не винил этого человека, который явно рос в суровой обстановке и ничего лучшего не знал, но недоразумение следовало уладить не откладывая.

– Вы ничуть не хуже других, Ван Гур. Давайте дождемся лифта и спустимся вместе.

– Это приказ, лейтенант? – Лицо у Ван Гура было насмешливым, но славным.

– Это как вам угодно, – ответил Роберт. То, как сержант обратился к нему по званию, вызвало в Роберте неприятную ассоциацию с привычкой Доры