Я так разозлилась, что сама его перебила:

– И вы считаете, раз люди ужасные, то и другие виды тоже?

– Эйприл, как раз я не считаю, что люди ужасные…

– Вы же только что…

– Если дадите договорить… Я не думаю, что люди ужасные, я считаю, что мы сильные и умные, и если кто-то и сможет пережить эту битву, то именно мы.

Я уже все это слышала, но также знала, что такие доводы работают. Если вы говорите людям, что на них нападают за их убеждения, то внезапно они кидаются на защиту своих убеждений, даже если раньше на самом деле в это вовсе не верили. Удивительный эффект.

У меня появилась мысль, как разрядить ситуацию. Было жизненно важно, чтобы я не поддавалась на его провокации и вместо этого пошла к сути того, к чему он клонил, мол, есть ясная логическая перспектива, и это как раз его точка зрения.

К такому я совершенно не была готова. Я протягиваю ему оливковую ветвь, а он бьет меня ею наотмашь?

Наконец вмешалась ведущая, которая опешила не меньше меня.

– Должна согласиться…

Но тут, решив, что когда-то все равно придется сознаться, я сделала самый глупый шаг из всех возможных. Продолжила обсуждать тему, поднятую Питером. а не свою собственную.

Осознав, насколько утратила контроль над беседой, я опешила. Вот список мыслей, что пронеслись в моей голове за пять секунд:

Однако нормальный ответ мне не дала придумать самая поразительная мысль: ты сама зашла прямиком в его ловушку, идиотка тупая!

Я так много могла бы сказать, хотела сказать, но поняла, как феерически облажалась, и все эти мысли, мешая друг другу, вспышками крутились в моем мозгу. Я была настолько потрясена, что сторонний наблюдатель решил бы, что я впала в транс.

Самая снисходительная версия, которой, честно говоря, придерживались многие, состояла в том, что я была ребенком, который прыгнул выше своей головы, и хулиган использовал эту возможность, чтобы сбить меня на несколько ступеней вниз. В такой перспективе Питер не особо хорошо выглядел, но на самом деле и я смотрелась не великолепно. Я пришла на телевидение не за сочувствием; я была здесь, чтобы произвести впечатление и заставить людей передумать. Вместо этого моя самая большая победа в тот день – это то, что я не сломалась и не расплакалась прямо там. Просто слишком опешила от собственной некомпетентности.

Ведущая милостиво увела нас на рекламу, во время которой я вышла из здания, не разговаривая ни с одним человеком. Я сумела сперва добраться до тротуара, а потом уже заплакала, что было подвигом беспримерной силы.

Это интервью состоялось двенадцатого июля, так что, думаю, мы все знаем, о чем будет следующая глава. Хотя у меня есть сочные подробности о том дне, о которых я никогда никому не рассказывала, поэтому, если хотите ее пропустить, подумайте еще раз.

Я стараюсь не сожалеть о том, что случилось со мной за последние несколько лет. Не знаю, была бы я счастливее или был бы мир лучше, если бы я не полезла во всю эту историю (или вселенная не втянула бы меня), но это нормально. О чем я сожалею, так это о том, как я общалась с Защитниками. Недели и месяцы до тринадцатого июля я громила эту разнородную группу людей за их убеждения. Эти убеждения основывались на страхе, поэтому все мои аргументы начинались и заканчивались одной и той же мыслью: вы все трусы. Я не произнесла этого вслух, но они все равно услышали. Люди, которые поддерживали Карла и поддерживали меня, тоже слышали эту мысль, и она им нравилась. Они хотели, чтобы я говорила об этом все время. Разумные, спокойные беседы, когда ты выслушиваешь другие точки зрения, успехом не пользуются. А вот нападки – да. Ярость. Простота. В итоге я дала людям простые яростные нападки.

Патнэм была на седьмом небе от счастья, хотя, конечно, вела себя так, словно ей жаль, что меня вываляли в грязи на кабельном телевидении. Она сказала, мол, в конце концов это хорошо для меня, потому что вызвало симпатию и выставило ПП (так о нем было легче думать) похожим на хулигана. Никто больше не пытался говорить со мной об интервью. Робин, Энди, Миранда, даже мои родители заверили, что любят меня, что со мной обошлись ужасно, что все будет хорошо, и, если мне захочется, чтобы кто-то сделал мне массаж ступней или напоил кофе с сахаром, мне нужно лишь дать знать.

Но я не хотела любви; я хотела разорвать Защитников на части. Когда я оглядываюсь на период до «стычки» с Питером (если можно так ее назвать), то вижу траекторию, по которой, слава богу, вселенная не позволила мне пойти. Но я могу представить вариант, при котором событий из оставшейся части этой книги никогда не случилось бы, и я бы провела всю свою жизнь (или по крайней мере следующие несколько лет жизни) как язвительный, злой ученый муж, профессионально спорящий с профессиональными спорщиками.