пограничное состояние между жизнью и смертью, которое даже опытный врач не всегда способен распознать. Они просыпались в гробах, в холодных, душных объятьях тьмы – и задыхались, зовя на помощь. Раздирали руки в кровь, расшибали головы о доски гробов, – но выбраться не могли. Мерзлая, тяжелая земля отделяла их от мира живых…

Вдруг тряхнуло сильнее обычного, и с дикой радостью Азария понял, что еще не закопан! Мелкие покачивания и подбрасывания, дождь, капающий на крышку гроба – все это означало, что его только везут на кладбище, только собираются опустить в могилу. У него есть шанс на спасение, он вырвет свою жизнь обратно, снова увидит свет, дождь, любимого пса – и своих родных.

Лица как ветер ворвались в мозг, растревожили то, что было забыто. Отец и мать, его деды, братья и сестры… Имена, привычки, судьбы родных людей перемешались в памяти, словно мутная вода в воронке, но Азария твердо знал, что должен к ним вернуться. Нужно закричать, застучать по гробу – дать знать, что он жив! Казалось, воспоминания словно влили силу в мышцы, расправили легкие, наполнили их воздухом.

Азария переоценил себя: ослабевшие от долгой болезни руки едва коснулись досок – и тут же безвольно упали, а голос, осипший в забытье, звучал едва заметно для него самого. Но все равно его должны были услышать!

Азария вспомнил бледное лицо матери, грустную улыбку и глаза, которые все время глядели куда-то в сторону. Перед мысленным взором он видел отца. Тот проводил дни в поле, ладони его огрубели, и в темных волосах сверкала на солнце белая прядь седины…

– Я жив! Откройте! – кричал Азария. – Я жив!

Гроб затрясло сильнее. Азария чувствовал, что его приподнимают, потом опускают. Деревянный саркофаг шатался, обо что-то ударялся, доски скрипели. Шумел дождь. Где же голоса людей? Плач матери, всхлипывания родных, звуки похоронного марша – где все это? Почему его не слышат?

Паника вгрызлась в сердце. Азария закричал, завопил, разбивая руки в кровь о доски, – но его не слышали. Комья земли с влажным стуком плюхались о гроб.

* * *

Память окончательно возвращалась с последними частицами кислорода.

Вся родня Азарии обитала вдали от цивилизации, в оторванной от мира деревне, жители которой из поколения в поколение страдали врожденной глухотой. Он с трудом вспомнил название недуга, с детства пугавшее своим чужеродным звучанием – синдром Ваарденбурга. Врачи, изредка приезжавшие в деревню, говорили, что все дело в близкородственных браках, в испорченной наследственности.

Плохая кровь.

Но Азария родился другим: он мог слышать. Вопреки всем законам биологии и генетики, вопреки всем планам Господа – он мог слышать, и это было чудо. Чудо, ставшее злой насмешкой судьбы.

В начале была тишина: никто не слышал крика Азарии, когда он появился на свет.

И теперь никто его не услышит, когда он умрет.