— Господи, спасибо! Только взгляните, — улыбается Эйбилин, открывая первую страницу «Уолдена», как будто ей не терпится начать читать прямо сейчас.

— Сегодня днем я разговаривала с миссис Штайн, — сообщаю я.

Руки Эйбилин замирают.

— Я так и знала, что-то случилось. У вас по лицу видно.

Набираю побольше воздуха и решительно произношу:

— Она сказала, что ей очень понравились ваши рассказы. Но… она не может обещать, что напечатает, пока мы не напишем книгу целиком. — Стараюсь, чтобы мои слова прозвучали оптимистично. — Мы должны закончить к новому году.

— Но это ведь хорошая новость, верно?

Я киваю, изо всех сил стараясь улыбаться.

— Январь, — шепчет Эйбилин, потом поднимается и выходит из кухни. Возвращается с настенным календарем, кладет его на стол, перелистывает. — Сейчас-то кажется, что январь еще не скоро… две… четыре… шесть… всего десять страниц. Не успеешь оглянуться, — улыбается она.

— Она сказала, что для того, чтобы она приняла работу, нужно не меньше двенадцати интервью. — Напряжение в голосе невозможно скрыть.

— Но… у вас больше никого нет, чтобы поговорить, мисс Скитер.

Нервно стискиваю руки, закрываю глаза.

— Мне некого больше попросить, Эйбилин. — Голос мой звучит пронзительней обычного. Последние четыре часа я только об этом и думала. — Ну кто, скажите? Паскагула? Стоит мне заговорить с ней, и мама тут же все узнает. Я-то с другими служанками незнакома.

Эйбилин так резко отводит глаза, что я готова расплакаться. Черт тебя побери, Скитер. За несколько секунд я вновь воздвигла стену, которая постепенно разрушалась в течение последних месяцев.

— Простите, — спешу извиниться я. — Простите, что повысила голос.

— Нет, нет, все в порядке. Это мое дело — найти остальных.

— А может… прислуга Лy-Анн? — нерешительно предлагаю я, вытаскивая свой список. — Как ее зовут… Ловиния? Вы с ней знакомы?

Эйбилин кивает, по-прежнему не поднимая глаз.

— Я спрашивала Ловинию. Это ее внук ослеп. Она сказала, что, конечно, жаль, но она должна думать прежде всего о нем.

— А служанка Хилли, Юл Мэй? С ней вы не говорили?

— Ей нужно отправлять своих мальчиков в колледж на следующий год.

— А другие, с кем вы ходите в церковь?

— У всех свои причины. Но на самом деле они очень боятся.

— Но скольких вы спрашивали?

Эйбилин открывает блокнот, листает. Губы шевелятся, она считает про себя. И произносит:

— Тридцать одну.

Разрешаю себе выдохнуть. Даже не заметила, что до сих пор не дышала.

— Довольно… много.

Эйбилин наконец решается посмотреть мне в глаза.

— Я не хотела говорить вам… пока не будет ответа от леди… — Снимает очки. Свою глубокую обеспокоенность она пытается скрыть за неуверенной улыбкой. — Я спрошу еще раз.

— Хорошо, — вздыхаю я.

Эйбилин, сглотнув, часто-часто кивает, придавая убедительности своим словам:

— Прошу вас, поверьте мне. Позвольте остаться в этом деле вместе с вами.

Я вынуждена прикрыть глаза, не в силах видеть ее встревоженное лицо. Как я посмела повысить на нее голос?

— Эйбилин, все в порядке. Мы… вместе.

Проходит несколько дней. Я сижу в жаркой кухне, скучаю, непрерывно курю — в последнее время не могу остановиться. Наверное, у меня «зависимость». Любимое словечко мистера Голдена. «Все зависимые — идиоты». Он время от времени вызывает меня в свой кабинет, просматривает статьи с красным карандашом в руках, зачеркивает, помечает и ворчит. Под конец удовлетворенно буркает:

— Нормально. У вас нормально?

— Нормально.

— Ну и нормально.

На выходе толстая секретарша протягивает чек на десять долларов, и за мою работу в качестве Мисс Мирны этого вполне достаточно.

В кухне жарко, но мне нужно выбраться из своей комнаты, где я только и делаю, что переживаю по поводу отсутствия других желающих сотрудничать с нами. Ну и курить я могу только здесь, потому что это единственное помещение в доме без вентилятора под потолком, раздувающего пепел. Когда мне было десять лет, папа попытался установить здесь вентилятор, не спросив Константайн. Она изумленно ткнула пальцем, как будто увидела грузовик на потолке.

— Это для тебя, Константайн, чтобы не мучилась от жары, ты же все время в кухне.

— Я не смогу работать, если здесь будет вентилятор, мистер Карлтон.

— Запросто сможешь. Сейчас только подключу его.

Папа спустился со стремянки. Константайн тем временем налила воды в кувшин.

— Валяйте, — вздохнула она. — Включайте эту штуку.

Папа повернул выключатель. В ту же секунду, подхваченное порывом воздуха, облако муки взметнулось вверх и закружилось по кухне, записи рецептов взлетели со стола и угодили прямиком на горящую плиту. Константайн живо схватила полыхающий бумажный ком и сунула его в кувшин с водой. Вентилятор провисел на потолке ровно десять минут, а дырка от него осталась по сей день.

В газете сенатор Уитворт указывает на пустующие земли, где планируется построить новый городской Колизей. Переворачиваю страницу. Не желаю, чтобы мне напоминали о свидании со Стюартом Уитвортом.

Появляется Паскагула. Наблюдаю, как она вырезает рюмкой кружочки теста для печенья — только для этого рюмка и используется. Окно позади меня распахнуто, створку придерживает каталог «Сирс, Ребак и К°». Ветерок шевелит картинки с двухдолларовыми миксерами и пластиковыми игрушками, уже сморщенные и пожелтевшие после нескольких дождливых дней.

«Может, все-таки попросить Паскагулу? Может, мама и не узнает». Кого я пытаюсь обмануть? Мама следит за каждым ее шагом, да и сама Паскагула, кажется, до смерти боится меня, как будто я в любой момент готова ее отругать. Годы пройдут, пока она справится со своим страхом. Интуиция подсказывает — не связывайся с ней.

Телефонный звонок звучит как сигнал тревоги. Паскагула роняет ложку, а я стремительно хватаю трубку. Шепот Эйбилин:

— Минни готова нам помочь.

Проскальзываю в кладовую, устраиваюсь на своей банке с мукой. Несколько секунд не могу перевести дыхание.

— Когда? Когда она может начать?

— В следующий четверг. Но у нее есть некоторые… требования.

— Какие?

Эйбилин нерешительно молчит.

— Она не хочет, чтобы ваш «кадиллак» появлялся по эту сторону моста Вудро Вильсона.

— Хорошо, — тут же соглашаюсь я. — Думаю, я могу… приехать на грузовике.