– Что ты делаешь?

– Это массажные масла. Я растираю их в руках и буду понемногу наносить на участки твоей кожи в тех местах, где буду работать, – и Грег поднёс к моему лицу одну из бутылочек. Я втянула носом аромат, оказавшийся одновременно мятным, лимонным, отчасти даже терпким, но с приятным цветочным послевкусием. К моему удивлению, по телу мгновенно заструилось тепло, а тиски, сдавливавшие до того мою голову, внезапно ослабли.

– Это смесь масел. Мелисса, лаванда, розмарин, – сообщил Грег. – Она успокаивает. И снимает боль – физическую и душевную. Для массажа или ванны достаточно всего пары капель.

– Я должна попытаться расслабить мышцы? – спросила я, вспоминая стандартные процедуры в своём массажном боксе и бесконечные замечания электронного массажиста, которыми всегда сопровождался процесс.

– А у тебя и не получится держать их напряжёнными, – в голосе Грега послышалась усмешка. – Так что не задумывайся над этим. Можешь закрыть глаза и погрузиться в ощущения.

Я так и сделала: прикрыла веки, поудобнее укладывая голову. И вскоре почувствовала, как Грег приподнял нижнюю часть полотенца, оголяя мои ступни, и, едва касаясь их руками, начал совершать лёгкие круговые и спиралевидные движения ладонями и пальцами. Постепенно он стал продвигаться вверх, переходя на щиколотки и икры, а ступни снова укрыл, уже другим полотенцем. Иногда я совсем не ощущала касаний, но отчётливо чувствовала тепло от его рук, совершавших какие-то пассы над моим телом. Этот массаж не имел ничего общего с теми активными вдавливающими и проминающими движениями валиков в массажном боксе, к которым я привыкла. Грег был прав – не расслабиться было просто невозможно. С каждой минутой я становилась всё более размягчённой, расплавленной. Казалось, мои ноги и руки удлиняются, а всё тело растекается по кровати мягкой, желеобразной массой. Когда Грег переместился к моей шее, голове и плечам, я стала наполняться небывалой радостью и наслаждением от ощущения собственного тела. Казалось, благодаря магическим, едва уловимым движениям Грега, каждая клеточка расправляется и начинает петь. Постепенно это пение слилось в единый хор, и вот уже всё тело наполнилось нежным, стройным звучанием удивительной, космической мелодии.

Вместе с радостью меня охватило чувство благодарности, но одновременно и неясной тоски: волшебству суждено прекратиться ровно в тот момент, когда Грег закончит этот восхитительный ритуал и оставит меня одну. От этой мысли на мои глаза непроизвольно навернулись слёзы. Больше всего на свете в тот момент я хотела, чтобы он оставался рядом так долго, как это возможно. И чтобы мне принадлежали не только его руки.

Грег заметил, что я плачу и провёл вдоль мокрой дорожки, стекавшей по моей щеке, тыльной стороной ладони. И тут, повинуясь неосознанному инстинкту, я резко села, перехватила своей рукой его пальцы и прикоснулась к ним губами. А я и не замечала раньше: его запястья почти вдвое шире моих. И печёт – ох, до чего же горячо! – в самом центре груди. Но уже через несколько мгновений я сама испугалась своих действий. И если бы Грег убрал руку, сделав вид, что ничего не заметил или просто вышел из комнаты, оставив меня одну, я больше никогда не решилась бы совершить нечто подобное.

Но он не ушёл. И не убрал руку.

Неотрывно глядя мне в глаза, Грег наклонился, и, придерживая свободной ладонью мой затылок, без тени былой осторожности настойчиво прижался своими на удивление мягкими губами к моим. Комната закачалась и поплыла, и я словно со стороны услышала слабый, приглушённый всхлип, вырвавшийся из моей груди. Грег попеременно обхватывал то верхнюю, то нижнюю губу, периодически усиливая и вновь ослабляя напор. Поцелуй, как оказалось, был столь долгожданным, что я и не подумала отстраниться и прервать его. Наоборот. Я помню, как упала спиной на кровать, увлекая за собой Грега и прижимаясь к нему так тесно, как только это было возможно. Буквально вжималась в него, желая ощутить громкое биение его сердца внутри себя. Молнии на моём боди легко разошлись, повинуясь ловким пальцам мужчины, и я в несколько секунд лишилась своей последней защиты. Но мне и не нужна была защита от Грега – он сам был моим щитом и бронёй. Внутренне я молила его лишь об одном: «Не останавливайся, пожалуйста, не останавливайся!»

Однако он и не собирался.

Я помню, как, практически не разрывая контакта наших губ, Грег освободился и от своей одежды, и я впервые поняла, что значит любоваться телом обнажённого мужчины. Единственно желанного мужчины.

Теперь его руки были не менее требовательными, чем губы. Больше не было лёгких и невесомых прикосновений – его ладони, пальцы, язык, зубы уверенно исследовали моё тело, даря ему всё новые и новые ощущения, и я старалась не отставать, в ответ жадно исследуя его.

Я помню, как мои прерывистые всхлипы и выдохи в конце концов слились в длинный протяжный стон, который невозможно было сдержать.

Я помню его горячий шёпот: «Моя девочка», который ласкал меня не меньше прикосновений.

Я помню, как дрожали и немели ноги, когда Грег настойчиво перевернул меня, усаживая на свои бёдра и, наконец, единым плавным, но уверенным движением, вошёл в меня, даря восхитительное ощущение предельной наполненности и подчиняя энергичному ритму своего внутреннего метронома.

Но я не помню, куда провалилось моё сознание после.

В ту ночь я умерла. В ту ночь я родилась заново.

Оконные стёкла в жилище Грега были самыми обычными, без автоматической регулировки прозрачности. Лишь тонкие тканевые шторы служили слабой преградой для жизнерадостных солнечных лучей, которые с самого раннего утра пробирались в помещение и отнимали остатки сна.

Я проснулась из-за весьма отчётливого чувства дискомфорта.

Во-первых, у меня саднило промежность. Во-вторых, кто-то придавил меня к кровати чем-то тяжёлым. По всей видимости, ногой. А в третьих, этот кто-то на меня смотрел.

Я приоткрыла для начала один глаз, чтобы убедиться, что всё это не сон. А убедившись, попыталась опять спрятаться за спасительной завесой прикрытых век и притвориться по-прежнему крепко спящей. Но мой неуклюжий манёвр был тотчас рассекречен: Грег бесцеремонно чмокнул меня в нос:

– Я вижу, что ты не спишь. Выходи из укрытия.

Пришлось повиноваться. Но я совершенно не понимала, как теперь себя вести и что говорить. А вот Грег, казалось, не испытывал ни малейшей неловкости.

– Как ты себя чувствуешь? – его рука по-хозяйски скользнула по моей груди, а затем вниз – к животу.

– Всё болит, – честно призналась я, и отчего-то мои губы растянулись в глупой-преглупой улыбке.

– Только не вздумай обвинить в этом меня. Ты сама напросилась!

Он сделал строгий взгляд, будто собирался отчитать меня за плохое поведение, а я спрятала лицо, уткнувшись в подушку. Понимала, что Грег играет, но мне было по-настоящему неловко.

– Я, конечно, мог бы снова предложить тебе массаж, – он зачем-то стал крутить пряди моих волос в пальцах, – но думаю, сейчас тебе лучше всего поможет душ.