Это была чертовски здравая идея, которую я приняла с большим энтузиазмом. В ванной Грег заботливо предложил свою помощь, но я попросила оставить меня одну, заверив, что справлюсь. У Грега не было большой ванны, как в родительском доме, но его душевая кабинка также не была оснащена никакими автоматическими датчиками или хотя бы электронной панелью управления. В жилищах эмпатов ничто не работало по хлопку, голосовой команде или просто по явлению хозяина в помещении. К этому было сложно приспособиться, но с душем я благополучно справилась, хоть провозилась значительно больше времени, чем обычно тратила на подобные процедуры.

Женского халата у Грега не оказалось (и надо признаться, я испытала от этого какое-то смутное чувство облегчения), но он любезно одолжил мне свой. Мне пришлось три раза завернуть на нём рукава, и он слегка волочился по полу. Зато у этого халата был глубокий капюшон, и, главное, он был весь пропитан запахом Грега. Поэтому закутавшись в него, я почувствовала себя как-то… правильно.

Пока я была в душе, Грег, как оказалось, времени не терял и успел организовать полноценный завтрак. На столе уже дымилось какао в больших кружках с толстыми стенками, горка горячих бутербродов с расплавленным сыром на глиняном блюде, и тут же стояла ещё одна большая пиала – в ней лежали орехи, залитые какой-то странной тягучей, но прозрачной массой, похожей на густой сахарный сироп. Однако у неё был потрясающий терпко-сладкий цветочный вкус.

– М-м-м, Грег, а что это такое? – спросила я, распробовав содержимое пиалы.

– Это же мёд. Разве ты не пробовала его в доме у мамы?

Я растерянно покачала головой. Мёд? У эмпатов есть натуральный мёд? Но разве пчёлы не вымерли?

– Мой отец и его родной брат долгое время занимались пчеловодством вместе, – начал рассказывать Грег. – У них была здоровенная пасека, больше сотни двухэтажных ульев. После смерти отца дяде пришлось продать половину – он не мог управляться с таким объёмом в одиночку. Но через несколько лет я достаточно подрос, чтобы помогать ему в этом деле, и он обучил меня всему, что знал сам. С тех пор наша пасека выросла в несколько раз. Последние годы я крайне мало успеваю участвовать в этом деле, но помощников теперь стало больше. Мои братья, наши друзья. Работа для всех находится. Но и труд этот окупается сполна.

– Ты не перестаёшь удивлять меня. Я думала, пчёлы вымерли или переселились на какие-то недоступные нынче земли.

– Все так думали полвека назад, – хмыкнул Грег. – Но они вернулись на наши территории ещё до моего рождения. К городам, конечно, и близко не подлетают. Что им там делать в этих ваших закрытых теплицах с системой интеллектуального искусственного опыления?

На пару минут мы оба замолчали, наслаждаясь едой, а потом Грег, как бы мимоходом спросил:

– По-прежнему не хочешь поделиться, как прошёл вчерашний приём?

Я вздохнула, отставила чашку с недопитым какао и принялась рассказывать обо всём, что произошло при мне в тот вечер в Главном Доме, опуская, правда, подробности о своей семье.

Грег слушал внимательно, не перебивая и не задавая уточняющих вопросов, а я всё говорила-говорила и не могла остановиться.

– Что будет теперь, я даже не представляю. Я просто сбежала оттуда. И мне кажется, отец этого так не оставит. Но если вчера я просто находилась в состоянии шока и не слишком отдавала себе отчёт, к каким последствиям приведёт моё решение, то теперь… Понимаешь, сейчас я больше, чем когда-либо ранее уверена, что не могу допустить заключение этого контракта. Я лучше сознаюсь в любой провинности и соглашусь отбывать наказание в рабочем лагере где угодно – на океанической базе, в ледниках… Я всё готова вынести, кроме союза с этим семейством! Только вот… Они же через меня рано или поздно могут выйти на тебя, Грег. Чёрт, что же я наделала! Ещё и эти обвинения эмпатов в аварии на магистралях…

– Мира, – Грег прервал мою тираду, перехватив руку, которой я собиралась в отчаянии закрыть лицо. – Есть кое-что, что ты должна обо мне узнать. Если это повлияет на твоё отношение, и ты решишь больше никогда со мной не видеться, так тому и быть. Но ты должна понимать, ради чего я вообще живу и к чему стремлюсь в этой жизни.

– О чём ты? – я слегка опешила.

– Ты слышала когда-нибудь о Союзе продавцов чувств?

Я замерла. Ну конечно, я о нём слышала. Я также знала, что именно этот союз в окрестностях Центрополиса мой отец ликвидировал больше десяти лет назад параллельно с уничтожением скрипта для передачи эмоций. Но я не успела раскрыть рта, как Грег продолжил сам:

– Наш Союз представляет собой довольно мощную, разветвлённую структуру, которая имеет свои, скажем так, представительства в резервациях эмпатов по всей Евразии. Множество раз Союз пытались уничтожить, и активнее всего с ним боролись именно здесь – в регионе, прилегающем к Центрополису.

«Как же хорошо, что я не успела проговориться Грегу, кем является мой отец и о его особых заслугах перед государством! Что будет, если он узнает…»

Голос Грега прервал мои тревожные размышления:

– Но Союз продолжает существовать, и не просто существовать, а набирать силу и расширяться. Шесть лет назад, после смерти Даниэлы, я стал его членом и уже больше двух лет руковожу столичной ячейкой Союза. Однако наша цель заключается далеко не единственно в заработке средств к существованию путём развлечения але́ксов, как это может показаться на первый взгляд.

Грег замолчал, неторопливо отпивая какао из своей кружки. А у меня внутри в это самое время всё замирало и обрывалось.

– Ты хочешь сказать… Вы что, замышляете какую-нибудь революцию? И взорванные электрички – это… это ваша работа, да? – мой голос дрожал.

Наконец, Грег поставил кружку на стол и посмотрел на меня каким-то особенно серьёзным взглядом:

– Насколько мне известно, нет. Хотя, признаюсь, я первым делом тоже заподозрил своих. Увы, среди участников Союза действительно есть сторонники радикальных действий, но их меньшинство, и я к ним не отношусь. Я провёл собственное внутреннее расследование. И, исходя из того, что мне удалось выяснить, никто из членов Союза не имеет отношения к этой катастрофе. Да и смысла в организации подобной диверсии для нас – ноль. Вашему руководству и службам стоило бы искать причины внутри, но им отчего-то выгоднее винить эмпатов. Чую, трущобам и поселениям в скором времени опять грозят рейды и аресты, – Грег помрачнел.

– То есть, вы не планируете государственный переворот и насильственный захват власти? Раз уж ты решил говорить начистоту…

Он отрицательно мотнул головой:

– Мы знаем, что это тупиковый путь, который человечество проходило уже тысячи раз. Переворот, который подразумеваешь ты – это банальная смена правящей элиты, что ничего не поменяет в сути. А наша цель – объединить общество. Не просто восстановить права эмпатов, но и вернуть остальным понимание ценности чувств, да и саму способность их испытывать. И не только во имя общих идеологических лозунгов вроде «справедливости, равенства и братства». Совсем скоро это станет необходимостью для выживания человечества как вида. Новый цикл катаклизмов, как ты и сама знаешь, уже не за горами. Цикличность крупных землетрясений из-за сдвига земной коры на уцелевшей части Евразии составляет двадцать лет, плюс-минус полгода. А уже почти шестнадцать не было ни одного. Ваши руководители были уверены, что учли все риски при закладке городов. Выбраны самые безопасные – удалённые от океана и наименее сейсмоактивные территории. Однако у планеты своя программа действий, и у нас есть основания предполагать, что тот же Северный-1 вполне может попасть в зону разрушения уже во время ближайшего землетрясения. Но наших учёных-климатологов в городах не принимают всерьёз. Мы не можем наладить элементарного диалога с властями, которые и держат-то нас только на роль внешнего врага.