— Того, что вы перечислили. Пожалуйста, давайте не будем ссориться. Я устала от ваших обвинений. Я чувствую себя виноватой только в том, что обижена природой. Если бы я знала о своем бесплодии, никогда бы не вышла замуж. Но случилось то, что случилось. Я не могу бесконечно перед вами оправдываться и находиться в положении девочки для битья.

— Мне наплевать на твое бесплодие. Мне вообще на тебя наплевать!

— Пожалуйста, не кричите!

— Ты завтра же сядешь в самолет!

— Нет, я никуда не полечу.

— Полетишь!

— Нет!

Ярость душила Анну Рудольфовну. Ей хотелось убить эту строптивую девчонку. Размазать, растереть, истоптать ногами, бить кулаками, расцарапать в кровь ее смазливое личико. Сволочь!

Анна Рудольфовна схватила тяжелую хрустальную вазу с яблоками и запустила ее в Веру.

Расстояние было небольшим, Вера увернуться не догадалась, Анна Рудольфовна не промахнулась. Ваза угодила Вере в бровь, рассекла ее, кровь брызнула фонтанчиком. Яблоки покатились по ковру.

Веру никогда не били. Она представить себе не могла, что кто-то поднимет на нее руку. Кровь заливала лицо, а Вера не шевелилась. Анна Рудольфовна мгновенно протрезвела. Она не жалела о содеянном. Она тоже никогда никого не избивала. И жаль. Удовольствие от физической расправы было мгновенным, остроприятным, с растекающейся после него удивительной телесной негой.

— Приведи себя в порядок, — сказала Анна Рудольфовна. — Ты еще пожалеешь, что довела меня до такого состояния. А я подумаю — принять ли твои извинения. Обедай, а утром в аэропорт. Я договорюсь насчет билетов.

Из зеркала в ванной на Веру смотрело изуродованное лицо пьяной бомжихи. Это она? Вера? Кровь уже не сочилась, но бровь медленно набухала, верхнее веко наливалось темно-фиолетовым цветом, наползало на глаз. Чудовищно. В таком виде нельзя показываться на люди. О чем она? Какие люди? Она это заслужила? Нет, неправда. Хватит покаянно переносить упреки и измывания. Уже не просто упреки — унижения. Прекратить это. Она не может здесь оставаться. Анны Рудольфовны больше не существует в ее жизни. Грань перешли. За гранью этого человека нет.

Анна Рудольфовна смотрела телевизор. Вера молча прошла в свою комнату, переоделась, нашла старые Сережины темные пляжные очки. В прихожей надела пальто и вышла из дома.

— Анна Сергеевна, у нас чепэ. — Голос Насти дрожал в трубке мобильного телефона.

— Подожди, — ответила Анна.

Она присутствовала на совещании в горздраве. Извинилась и вышла в вестибюль:

— Что случилось? — спросила она секретаря.

— Ребеночек погиб. Кесарили. Ольга Ивановна Носова операцию делала. Елизавета Витальевна потом подключилась, но все равно не спасли.

— Выезжаю. Буду через двадцать минут. Пусть все соберутся у меня в кабинете.

В машине она думала о том, что любая слабинка обязательно заканчивается разрывом. Где тонко, там и рвется. Елизавета Витальевна давно говорила: труд акушеров-гинекологов, ведущих беременных, оплачивается неразумно. На родах врач подчас вынужден сутки просидеть рядом с роженицей, а получает десять тысяч рублей. Но если назначат кесарево сечение, час операции — и тридцать тысяч. Конечно, кесарят, подталкивают женщин к операции. Такие, как Ольга.

Анна взяла ее на работу, когда еще не поняла важного правила руководителя — лучшие подчиненные те, которых вырастил сам, которые с тобой по имени-отчеству, с почтением и уважением. Так и им, и тебе проще работать. А те, кто знал тебя сопливой девчонкой, кто видел в слезах и слабости, кто вхож к тебе в дом и знает все семейные проблемы, смотрит на службу как на магазинные весы. Чем больше на твоей чаше денег, славы, власти, тем больше ты должен бросить поблажек на его чашу. Во всяком случае, с Ольгой было именно так. Она очень посредственный специалист, но никто об этом не заикается — как же, близкая подруга директора. Может запросто войти в кабинет, обратиться по имени и с какой-нибудь бытовой мелочью. Все заметили? Я здесь на особых правах. Правда, просьбу Анны — не трепаться о Юре — она выполняет.

Первая смерть в их центре. Таких слабеньких, ледащих выхаживали. Надо же было, чтобы именно с Ольгиной пациенткой…

За длинным столом в Аннином кабинете сидели три ее заместителя, юрист, заведующая гинекологическим отделением Елизавета Витальевна Никитина и Ольга. Докладывала Елизавета Витальевна. Анамнез роженицы, течение беременности, история родов.

— Первая группа относительного сужения таза, — говорила Елизавета Витальевна, — истинная конъюгата восемь сантиметров. При такой конъюгате возможны самопроизвольные роды…

Анна смотрела на полное, лоснящееся лицо Ольги, пунцово-красное, двойной подбородок подрагивает от волнения. Что-то в ее внешности царапает, что-то напоминает. Не отвлекаться. Роды начались раньше времени. Ольга потащила роженицу в операционную, хотя делать этого было нельзя — головка ребенка уже резалась. Азбучные истины, любая сельская акушерка их знает. Если бы не Елизавета Витальевна, пришлось бы удалять матку. Ольга в жизни не сможет так сшить. Если бы все происходило ночью, женщина потеряла бы не только этого ребенка, но и способность иметь других детей. Если бы “скорая” привезла ее не к нам, а в обычный роддом, скорее всего, женщина спокойно разрешилась живым ребенком. Сколько “если” для одной загубленной жизни.

— Повторите показания для кесарева сечения, — попросила Анна.

— Настоятельные просьбы больной, — вступила Ольга, — острые страхи из-за миопии.

— Какие очки она носила?

— Минус пять.

Понятно, подловила ее на узком тазе и близорукости. Мягко намекнула на возможные осложнения. Зарабатывала двадцать тысяч рублей — четыре доллара.

— Елизавета Витальевна, вы подтвердили рекомендацию доктора Носовой? В истории родов есть ваша подпись?

По тому, как все переглянулись, Анна поняла ход их мысли — подружку выгораживает.

— Нет, моей подписи нет. Эту больную я не видела. В дородовом отделении она не лежала: доставлена на “скорой помощи” из дому.

— Продолжайте, пожалуйста. Ход операции?

Анна поняла, что царапнуло ее в Ольгином облике. Сережки. Те самые сережки с изумрудами, которые ей подарил Юра. В момент страшного безденежья она продала их Ольгиной начальнице, а деньги украли. Значит, не начальница, а сама Ольга их приобрела. Врала, потому что покупала за полцены.

— В заключение я хочу сказать, — голос Елизаветы Витальевны слегка задрожал, она не умела ругать людей, — что квалификация доктора Носовой не соответствует уровню возложенных на нее обязанностей. Это не первый случай врачебной ошибки, но другие не оканчивались столь трагично.

Слово попросил юрист. Молодой человек, год назад окончил юрфак, пишет диссертацию о страховой медицине. Все правильно говорит — вопрос в том, какое заключение необходимо написать. Они могут написать что угодно. Могут написать такое, что никакая экспертиза не придерется: мертвый плод, угроза жизни матери. Не станут же родные делать эксгумацию трупа младенца. А могут написать правду — зарезали ребеночка. Ольга зарезала. Позор и антиреклама, каких не придумаешь.