Споры и недоразумения, в случае их возникновения, обсуждаются при посредничестве гаунасской стороны в лице доверенного представителя его величества Хайнриха и ордена Славы в лице странствующего епископа Луциана, а в его отсутствие – брата Ореста или же того, кого назовет преосвященный Луциан.

Для поддержания связи с обеих сторон назначаются офицеры, равно владеющие языками талиг и дриксен. Связные получают именные пропуска за двойной подписью принца Бруно и графа Савиньяка.

Перемирие вступает в силу незамедлительно и длится по 24-й день Зимних Молний, однако по взаимному соглашению может быть продлено».

– Записано верно, – вынужденный поступиться Марагоной Бруно еле заметно скривился. – Полагаю правильным подписать соглашение сегодня же.

– Быть по сему, – кивнул Савиньяк. – Писарям придется изготовить четыре списка на талиг и четыре на дриксен, много времени это не займет, но перевод требуется точный.

– Этим займусь я, – заверил гаунау, – но мне нужны советы его высочества.

От подобного предложения Бруно уклониться не мог, и Савиньяку остался грызущий орехи монах, с которым маршал лениво заговорил о привидениях.

– Когда я путешествовал по Агарии, – охотно откликнулся брат Орест, – я наблюдал призрак излишне заботливой матери… Не кажется ли вам, что мы мешаем тем, кто трудится над переводом?

– Увы, – немедленно признал свою ошибку Ли, – об этом я не подумал. Вы не против небольшой пешей прогулки?

Эсператист был лишь рад размять ноги. Руки он, видимо, размял бы с не меньшей радостью, но прилюдно фехтовать смиренным братьям не пристало.

О том, чтобы деревенская улочка была пуста, позаботились заблаговременно, хотя в щели закрытых ставень кто-то наверняка подглядывал. Медленно кружили листья, малыми и большими зеркалами блестели лужи, на окружавшем постоялый двор заборе дышали осенью аж трое котов.

– Вам не тяжело без вашей кошки? – осведомился Ли, когда они не отвлекли бы Бруно, даже обзаведись принц заячьими ушами.

– Все потери по-своему тяжелы, – философски изрек монах, разглядывая тронутые желтизной вершины. – Создатель даровал нам времена года, чтобы мы помнили: листья, отжив свое, опадают, освобождая место грядущей зелени, но мы плачем по осеннему золоту…

– Эта мысль посещала еще Иссерциала, но, брат Орест, некоторую зелень я не стал бы соотносить с весной.

– Эйнрехт сходил с ума не столь красочно, как Оллария. – Эсператист все еще смотрел вверх. – Там мы не видели ничего, кроме людской злобы, но она была чрезмерна.

– Там? – поймал брошенный мяч Савиньяк. – Значит ли это, что вы видели нечто подобное в другом месте?

– Агарис. – Брат Орест неспешно пошел меж нафаршированных облаками луж. – Я видел мертвые зеленые свечи, но не разлитый над храмами зеленый свет. Прежде других некогда святой город покинули крысы, кошки продержались дольше, орден Славы ушел вслед за ними.

– Почему орденские кошки трехцветны?

– Традиция… Непотребство, творимое торквинианцами, внушает ярость и кошкам, и котам, какой бы масти они ни были. О враждебности мяукающего племени к выходцам я тоже слышал, но бесноватые… Признаться, в мои мысли это не укладывается. Полковник Лауэншельд передал вам суть нашего разговора?

– В общих чертах.

– Я бы предпочел, чтобы вашим собеседником был отец Луциан, он знает больше моего, – признался монах, видевший в Агарисе то, с чем Лионель разминулся. Только чем помогут мертвые свечи мертвых монахов тем, кто еще жив?

– Значит, орденские кошки не обучены чуять скверну? – уточнил Савиньяк.

– До сегодняшнего дня я не считал эту субстанцию материальной. У каждого из орденов есть свои секреты, у Мыши они омерзительны, к тому же торквинианцы страдают чрезмерным любопытством. Защищаясь от них, Слава и Справедливость, а позднее – Слава и Милосердие открыли немало полезного, но, когда начался мятеж, нам не пригодилось ничего. Мы были поражены злобой восставших, однако они отнюдь не обезумели. Никто не штурмовал Адрианклостер, не пытался захватить Липовый парк… Тем не менее я не думаю, что вы ошибаетесь – скверна в Эйнрехте есть, и китовники ее разносят.

– Кошка кардинала Левия ушла из Нохи, когда Оллария еще была спокойна, – вспомнил Лионель, – несколько позже исчезли и городские коты.

– Узнать, есть ли в Эйнрехте кошки и крысы, я смогу.

– А я смогу вернуть вам Гудрун. Месяца через полтора.

– Одну или с тем, за кем она увязалась?

– Этот достойный дворянин находится в расположении моей армии, – бросил на сукно очередную карту Ли. – Он благодарен «львам» за их молитвы.

– Они были не столь действенны, раз он вновь оказался в плену.

– Я не назвал бы это пленом в полном смысле слова. Молодой человек мог бы вернуться к соотечественникам уже сегодня, если бы не определенные сложности.

– Вы имеете в виду письмо, адресованное его троюродному деду? Оно до фельдмаршала не дошло.

– Неожиданно.

– Для олларианца. – Середина улицы совсем раскисла, и брат Орест свернул ближе к заборам. – Добрые эсператисты, испытывая трудности, имеют обыкновение советоваться с духовными лицами. Офицер, которому… мм-м… избранник трехцветной Гудрун поручил свое письмо, пребывал в растерянности и испросил совета у святого Адриана.

– Чезаре Марикьяре, как я его представляю, в юности мог подобное письмо написать, но вряд ли бы передал такое.

– Воистину, – брат Орест не слишком благочинно улыбнулся. – Наследник Фельсенбургов в Южной армии принесет немалую пользу, однако его адмиралу сейчас лучше не возвращаться.

– Его адмирал находится там же, где ваша кошка, и, в отличие от нее, там и останется. Насколько я понимаю, его, мм-м, здоровье не в лучшем состоянии.

– Это, увы, ожидаемо. Как чувствует себя ваш младший брат?

– Арно испытывает некоторую неловкость из-за легкости своего возвращения, но будет чувствовать себя лучше, когда Фельсенбург окажется среди соотечественников. Одно доброе дело порождает другое, не так ли?

– Лишь в том случае, когда облагодетельствован человек благородный. Святой Адриан предостерегал от безоглядного милосердия.

– Кассиан? – Ли припомнил одну из бронзовых групп Капуль-Гизайля.

– Возможно. Лучший способ выказать свое невежество – повторить чужие слова, притворяясь знающим. Я не слишком силен в древней истории; сегодня я понял, что это недостаток, но мы излишне далеко зашли.

– Во всех смыслах. – Лионель кивнул перегородившим улицу «фульгатам». – Я почти заманил вас в ловушку, а между тем перевод должен уже быть готов.

Они вернулись, когда Лауэншельд и Бруно выясняли, как перевести скромное талигойское «может быть продлено». Дриксенский язык предоставлял целую россыпь возможностей, каждая из которых привносила в соглашение свой оттенок.