– Я видел письмо. Там старая бумага. Дайте его сюда.

Она встала чуть резче, чем намеревалась, вытерла следы слез.

– Простите, – сказала она, протискиваясь мимо Рестона. – В нем довольно печальные новости, поэтому я хотела бы побыть одна.

Рестон схватил ее запястье. Пораженная его вольностью, Ферн вырвала руку.

– Любезный сэр! – твердо произнесла она. – Это дерзкое и оскорбительное поведение.

– Дайте его сюда. – Голос у Рестона стал еще грубее, и он властно протянул руку.

Ферн прикидывала, нельзя ли обмануть его. Но при виде комплекции этого человека, его побагровевшего лица и она поняла, что это невозможно. Свой нож она забыла под матрасом, хотя нет смысла использовать его против человека, который во много раз сильнее. Куда можно убежать? Он теперь стоял ближе, чем она, к лестнице, ведущей на верх башни. Дверь на задний двор где-то у нее за спиной... но снаружи только дождь и предательское, затопленное водой болото.

«Ты еще можешь отдать письмо, это легкий путь», – шептал внутренний голос. Но в ее кармане лежало будущее Колина и – она вдруг решила – ее собственное. Она не сдаст его в ненадежные руки Джозефа Рестона.

– Это не ваше, – четко сказала она, продвигаясь к лестнице в главный зал. – Письмо адресовано мне. Сегодня утром его дал мне преподобный Биггс.

– Нет, я видел его. Это не то письмо, которое написано при вашей жизни. Отдайте его немедленно.

Когда он шагнул к ней, Ферн повернулась и бросилась к лестнице. Рестон схватил ее за юбку, но его рывок только развернул беглянку, одновременно вырвав у него из рук материю, и он растянулся на полу между Ферн и лестницей.

– Колин! – изо всех сил крикнула она. – Колин, на помощь!

Колин дал ей время, но теперь она молилась, чтобы его вновь обретенная импульсивность перевесила его слово. Но если он еще в спальне, то не сможет ее услышать.

– Колин! – снова крикнула она, пока Рестон вставал с покрасневшим от ярости лицом.

Ферн помчалась в единственном доступном ей направлении, к тюдоровскому залу, представляя дубовую входную дверь. Только бы успеть ее открыть и попытаться бежать в деревню. Может, Колин увидит ее из окна прежде, чем Рестон догонит ее...

Корсет тисками сжимал ей легкие, перед глазами поплыли черные точки, когда она боролась за глоток воздуха. Тяжелые шаги Рестона неуклонно приближались. Добежать ей не удастся. Он слишком близко, а ей не хватает воздуха, которого требовали мышцы.

Ферн уже свернула в коридор, но Рестон оказался быстрее. Его тело ударило в нее, отбросив к стене, и он уже в падении влетел в зал. Она восстановила равновесие и попыталась метнуться обратно. Напрасное усилие. Рестон отрезал ей путь к отступлению и теснил к лестнице.

– Дайте его мне, – прорычал он.

Ферн сжала письмо в кулаке. Рука – в кармане. Она чувствовала, как ломается хрупкий пергамент, и еще крепче работала кулаком, чтобы все письма обратились в пыль.

– Нет! – взревел Рестон, поняв, что она делает.

Раз внизу ей деваться некуда, Ферн побежала наверх, кроша письма пальцами, онемевшими от недостатка кислорода. Собственное тело казалось странно далеким, она как будто смотрела на него из длинного туннеля. «Воздуха! Мне нужен воздух», – приказала она диафрагме, заставляя ее работать все быстрее в жесткой клетке корсета. Но черные точки перед глазами разрастались, неся с собой темноту.

Она выскочила на крышу. Дождь хлестал ее по лицу, приводя в чувство, когда ноги уже не слушались. Ферн сделала последний бросок сквозь дыру в крыше, ухватилась свободной рукой за сломанную балку и швырнула вниз клочки писем. Ветер тут же подхватил их, унося дальше в грозу.

Бороться с подступающей темнотой уже не было сил, и последнее, что Ферн услышала, был звериный вой Рестона.

Колин стоял, глядя на распахнутую дверь, и его обуревали незнакомые противоречивые чувства.

Во-первых, его реакция на письмо. С одной стороны, она казалась вполне естественной, учитывая его поведение. Но с другой стороны – совершенно неуместная для будущего пэра. Внебрачный ребенок. Его внебрачный ребенок, даже не оправданный страстью, чтобы уменьшить его ответственность. Ему впервые пришло в голову, что Эмма вообще не может быть хорошей матерью, если бы даже муж, игнорируя ее неверность, принял ребенка как собственного. Сгоряча передав будущее неизвестного создания жене, он вдруг понял, что не мог бы принять лучшего решения. Она более отзывчива, чем он, и, возможно, благоразумнее. Слова в письме Эммы, бесстрастные, практичные, врезались ему в память, и он содрогнулся, что когда-то считал это самым желательным видом отношений с противоположным полом.

Но ребенок еще не был для него реальным, а Ферн была, и, когда она с такой болью в глазах смотрела на него, он понял, что может ее потерять. Конечно, они будут жить вместе, даже с соответствующей приличию регулярностью делить постель, и тем не менее она может избегать его. Подобная возможность не приходила ему в голову, то ли он слишком эгоистичен, то ли слишком близорук, но эта мысль заставила его похолодеть. Колин почувствовал знакомую безжизненность.

«Это не моя вина», – сказал он себе. Ферн не имела права чего-то ждать от него, она не задавала вопросов, не предъявляла никаких требований, когда они поженились. Она не имела права читать его письма. Его грехи, какими бы они ни были, это его грехи.

Но все это не имело значения. Важны лишь ее взгляд, который она бросила на него, уходя, и та страшная печаль, которую он видел в ее глазах. Важно, что это он был причиной ее печали, которая могла разрушить все, что они создали вместе.

Нет, он этого не допустит. Не позволит боли снова наполнить ее глаза, не позволит себе, ожив, увянуть снова.

Он дал ей время. Сколько? Он боялся решения, к которому она могла прийти в глубинах мрачного замка. Он шагал по комнате, глядя, как за окном усиливается гроза, до тех пор, пока уже не мог больше этого вынести. Он вышел из комнаты и спустился по головокружительной лестнице.

– Колин!

Голос был очень слабым. Это Ферн или его больное воображение, играющее с ним шутку? Главный зал под ним был тих и пуст.

– Колин, на помощь!

Так и не решив, что это, он бросился вниз по крутым ступеням неогороженной лестницы.

– Колин!

Последний, отчаянный крик замер, и сердце у него подпрыгнуло. Где Рестон? Эта мысль не давала ему покоя. Он благополучно оставил его в деревне, видел из окна соседнего коттеджа, где договаривался с мальчиком, как Ферн одна, без назойливых попутчиков, шла по дороге к дому. Но где Рестон сейчас?

Он даже не заметил, что ступени кончились, и споткнулся на ровном полу. Выбрав лестницу на кухню, он понесся вниз, потом от нетерпения перемахнул через деревянный поручень и благополучно приземлился на каменный пол. В кухне было тихо, массивные колонны закрывали ему обзор. Куда теперь? Он бросился к двери на задний двор. Заперта. К ней все так же прислонен зонт Ферн. Если бы она тут проходила, то взяла бы его. С растущим страхом Колин побежал в тюдоровское крыло, пронесся через столовую, распахнул дверь в кабинет – пусто, нырнул в коридор. У самого входа в главный зал услышал шаги и замер. Вот опять – шаги наверху.