«Она в порядке, она притворяется, у нее не настолько серьезная болезнь».

Джейн умерла в моей постели, прижавшись ко мне, ее тело было таким горячим, что обжигало, но я все равно ее обнимала. Я держала ее в объятиях, пока она хватала ртом воздух, сотрясаясь от дрожи, и наконец замерла. Пневмония. Джейн могла умереть от этой болезни, даже если бы Броки доставили ее в больницу. Она уже была так слаба.

Теперь я никогда не узнаю, как все сложилось бы.

Поэтому, оставшись тем вечером в доме наедине с мистером Броком, я ощущала нечто вроде торжества справедливости. Миссис Брок отправилась играть в бинго, и к тому времени я была единственным приемным ребенком на их попечении. Мистер Брок смотрел по телевизору бейсбольный матч, и какой-то штрафной балл вывел его из себя. В таких случаях он иногда бил кого-то из нас, но в тот вечер просто вскочил и с покрасневшим лицом стал орать на телевизор.

Я сидела за кухонным столом, заполняя документы для дерьмовой работы в фастфуде, когда мистер Брок внезапно начал задыхаться и схватился за грудь. Уже некоторое время у него были проблемы с сердцем; я не знала, что именно с ним не так, но могла предположить, что диета из виски, жареной картошки и Чистого Гребаного Зла никому не идет на пользу. Мистер Брок принимал таблетки для сердца – большие таблетки в оранжевом флаконе. Он прохрипел это слово, повернувшись ко мне с лицом цвета прокисшего молока.

«Таблетки».

Но я их ему не дала. Он упал на колени, его рот открывался и закрывался, как у рыбы, выброшенной на берег, глаза вылезали из орбит. Мистер Брок был не крупным мужчиной – вообще-то он был не намного крупнее меня, – но мне все равно нравилось, как он стоял на коленях. Я поднялась на ноги и стояла над ним, пока он в полном недоумении таращился на меня. Это слово само сорвалось с моих губ.

Умри.

Я хотела, чтобы он умер – из-за Джейн. Поэтому я стояла и смотрела, как он корчится и задыхается, а когда он попытался дотянуться до своих таблеток, лежащих на маленьком столике между двумя креслами, я взяла их. Держала их перед его лицом, чтобы он видел, что они у меня. Потом я пошла на кухню и трясущимися руками высыпала их в раковину, включив на всякий случай измельчитель мусора в сливе.

Я вышла из дома лишь после того, как убедилась, что мистер Брок перестал дышать.

В течение последних пяти лет я убегала от событий той ночи, от осознания того, что люди наверняка запомнили, что я единственная находилась дома, когда мистер Брок упал замертво.

Но я забыла, насколько непримечательными были такие дети, как я. Никто не связывал мое исчезновение с его смертью – в конце концов, у него было больное сердце, а Хелен просто уехала из города. Ей только что исполнилось восемнадцать, она окончила среднюю школу и вышла из-под надзора системы опеки. Я покинула дом с удостоверением личности Джейн в сумочке. Джейн, которая была настолько похожа на меня, что могла сойти за родную сестру.

И я начала все сначала. Удачно, как оказалось.

Улыбаясь, я завожу машину и направляюсь домой. В свой новый дом.

В свой настоящий дом.

– 27 —

– Какое платье мне надеть? – спрашиваю я.

Эдди окидывает взглядом варианты, разложенные на кровати. Их три: простое кремовое платье-футляр, более сексуальное черное и, наконец, то, которое я приобрела в «Сазерн-Мэнорс», – темно-сливового цвета, с вышитыми зелеными листьями на отложном воротничке и с укороченными рукавами. Платье – это гораздо более вычурно, чем та одежда, которую я обычно ношу, но мне было любопытно оценить платья, сшитые по эскизам Беа, и хотелось проверить, узнает ли ее стиль Эдди. А если он узнает, то скажет ли что-нибудь?

Если он и узнаёт работу Беа, то не выдает себя. Кивком указав на кремовое платье, Эдди просто говорит:

– Мне нравится вот это.

Так я отправляюсь на свою первую коктейльную вечеринку в загородном клубе, ощущая себя слегка похожей на девственницу, приготовленную для принесения в жертву. Платье, которое выглядело таким изысканным на вешалке, оказалось немного длинным для меня – подол закрывает колени, высокий воротник доходит мне почти до подбородка и придает коже желтоватый оттенок.

Загородный клуб Бирмингема – красивое, со вкусом оформленное здание в стиле Тюдоров, расположенное посреди широкой зеленой лужайки и окруженное старыми деревьями. Шагая по подъездной дорожке, я рассматриваю каменные и деревянные балки, свет, льющийся из окон, и придвигаюсь ближе к Эдди. Мы посещали модные рестораны и церковные мероприятия, но это похоже на какое-то новое испытание, и я не ощущаю себя в полной мере к нему готовой.

Даже на закате летний воздух такой горячий и плотный, что кажется, будто пытаешься дышать прямо над увлажнителем, но цветы в тяжелых вазонах у входной двери высоко держат ярко-розовые головки, и все вокруг выглядит таким сочным, таким живым. Все, кроме людей, которые входят в помещение.

Все они выглядят как копии людей, которые встречались мне в селении или на анонимном аукционе в методистской церкви: слегка напыщенные мужчины в костюмах; одетые в превосходные яркие платья женщины, чьи волосы не просто светлые или каштановые, а рукой дорогого парикмахера выкрашены в тысячи разных оттенков и того и другого. Стоимость украшений на гостях, собравшихся в этой комнате, вероятно, равна бюджету небольшой страны. А возможно, и не такой уж небольшой.

Вдоль задней стены стоят заполненные едой столы, официанты разносят на подносах канапе, но, похоже, никто из гостей не ест – зато в выпивке они себе не отказывают. Меня не удивляет толпа вокруг бара, расположенного в центре комнаты, и, подойдя ближе, я вижу, что там наливают исключительно первоклассный алкоголь.

Рука Эдди теплой тяжестью ощущается на моей пояснице, напоминая, что я нахожусь здесь по праву. Я улыбаюсь ему. Все же подобные случаи – когда я вижу Эдди в окружении других мужчин, мужей женщин, столь пристально изучаемых мной в течение последних нескольких месяцев, – напоминают мне, насколько он выделяется. Насколько не похож на остальных.

– Выпьешь чего-нибудь? – спрашивает он. Я киваю.

– Белого вина, пожалуйста.

Он пробирается сквозь окружившую бар толпу, а я остаюсь неловко стоять, сложив руки перед собой.

– Джейн!

Эмили улыбается мне и машет изящной рукой. Обняв меня за плечи худой загорелой рукой, она увлекает меня к группе женщин в коктейльных платьях; я ожидаю, что сейчас на меня нахлынет волна триумфа и самодовольства – из помощницы по выгулу собак всего за несколько месяцев я превратилась в одну из этих дам, – но я не чувствую ничего подобного. Вообще-то я просто хочу домой.

– Дже-е-ейн! – Судя по голосу, Эмили уже подвыпила. – Ты теперь со всеми здесь знакома, не так ли?

– Привет, девчули, – весело здороваюсь я.

Все улыбаются в ответ. Теперь я одна из них.

– Девчуля, у тебя такое красивое платье, – замечает Лэндри. Ее платье чем-то похоже на мое, так что, возможно, это не столько комплимент мне, сколько ей самой.