— Ты откуда? — спросил у нее Джефф.

— Из Вичиты, — откликнулась она и засмеялась.

— Как тебя зовут?

— Кэти! — Она широко раскинула руки. Все ее худое тело излучало неподдельную радость. — Меня зовут Кэти Вашингтон, и я жива!

Она ушла, двигаясь, словно в трансе, похожая на зомби, пусть и очень счастливого. Джефф снял то, как она села в фургон и уехала.

Когда он прибежал к друзьям и начал показывать снятый сюжет, они, открыв рты, смотрели на видеодоказательство «чуда»: цветы, падающие из урагана-убийцы, встающая с земли молодая женщина, покидающая кладбище с выражением безграничного счастья на исхудавшем лице.

— Ты продашь это местным новостям? — поинтересовался одни из них.

— К черту местные новости! — презрительно фыркнул Джефф Ньюкист, уже почуяв запах денег. — Что там платят эти глянцевые таблоиды!

Митч мчался к въезду на шоссе на северной окраине города, твердо зная, что ведет себя как безумец. По машине барабанил дождь, а прямо передним маячил ураган, в результате чего он чувствовал себя одним из тех психов, что гоняются за смерчами. «Это полное безумие!» — твердил он себе. Но как он мог остаться в стороне, видя, что торнадо направляется к ее дому? Неужели он должен был спрятаться у себя во дворе, надеясь на то, что все обойдется? Что, если она там одна? Что, если она пострадает? Что, если она будет нуждаться в помощи? Ведь он единственный, кто может успеть приехать вовремя. Он должен был убедиться, что ей ничто не угрожает, — иначе и быть не могло. Если он увидит, что все в порядке, то просто незаметно уедет и никто ничего не узнает.

«Бред! Это место уже сводит тебя с ума!»

Он мчался на помощь Эбби, которой угрожал смерч, хотя еще даже не попытался увидеться с отцом. Или со своим братом Джеффом, которого не видел со дня окончания университета. Мальчику тогда было всего четыре года. «У меня есть брат…»

А ведь он привык считать братом Рекса.

Рекс… Митч пытался представить, как станет действовать при встрече с основными действующими лицами в том, что, решив задержаться в Смолл-Плейнс, начал считать своей личной драмой. Что он скажет не только Эбби, но и Рексу, а также другим людям, знавшим его много лет назад? Что он может им сказать? Как он станет себя вести, если… нет, не если… когда столкнется с Квентином Рейнолдсом и Натаном Шелленбергером? А как насчет Верны? К тому же теперь следует принимать в расчет еще и Патрика. Как он им всем объяснит, какого черта уехал так внезапно и почему вернулся только сейчас?

Он попытался представить себе встречу с Рексом, хотя у воображаемого Рекса было тело взрослого мужчины и лицо тинейджера. «Эй, прости, что я уехал, не попрощавшись», — скажет он. Нет, это никуда не годится. Если он скажет «прости», ему придется объяснить, почему он это сделал. «Прости, что я уехал не попрощавшись, но дело в том, что накануне я увидел, как твой отец занес в дом Эбби тело мертвой девушки, а потом ее отец…»

В конце концов он отказался от этих попыток и начал представлять, что почувствует, встретившись с отцами своих друзей. И в ту же секунду в нем вскипела ярость. «Сукины вы дети, черт бы вас побрал!» — вот и все, что он сможет им сказать.

Он не станет извиняться. Он не станет ничего им объяснить. Он не станет защищаться.

Он скорее откусит себе язык, чем использует линию защиты, избранную за него его матерью. «Когда меня спрашивают, почему ты так внезапно уехал, — написала она ему, — я отвечаю, что ваши с Эбби отношения стали чересчур близкими. Я говорю, что мы не хотели, чтобы тебя так рано охомутали и втянули в брак или, не дан Бог, и того хуже — навесили тебе на шею детей. Я поясняю, что мы сочли за лучшее увезти тебя подальше от Смолл-Плейнс, туда, где больше возможностей, да и девушек тоже».

Прочитав это письмо, он едва не сжег телефонные провода, требуя, чтобы мать немедленно прекратила распространять клевету, и умоляя не поступать так с Эбби, которая ни в чем не была виновата. «Как ты могла? — орал он на мать. — Как ты посмела ее в этом обвинять?» На что она совершенно хладнокровно отвечала: «Должна же я им что-то говорить».

Было время, почти девятнадцать лет назад, когда он ни за что не стал бы разговаривать с матерью в подобном тоне.

Он не повысил бы голос и не допустил бы резкостей из уважения к ней, а также потому, что просто не осмелился бы этого сделать. В его семье царил культ вежливости, исключавший грубость и взаимные претензии. Но ко времени этого телефонного звонка он утратил если не страх, то уважение к родителям.

«Только не это! — вопил он. — Ты вообще ничего не обязана им объяснять. Их это вообще не касается. Не смей говорить им такое!»

Он понятия не имел, приняла ли мать его протест во внимание.

В итоге он очутился в ситуации, в которой не знал и не мог знать, что думают о нем люди, какого рода клевета распространилась по городу, какие бредни изобрела его мать, чтобы компенсировать правду, которую скрыла от всех. И Митч решил выстраивать свою линию поведения в зависимости от того, как будут держаться с ним окружающие, — во всяком случае, до тех пор, пока не прощупает почву и не выработает стратегию. Встретившись с дружелюбием, он ответит тем же, но ни за что не переступит черту, за которой может начаться возрождение былых отношений. Этого он не допустит. Это просто не может произойти. На холодность он ответит холодностью. Он решил сделать ставку на отстраненную вежливость. Он будет приветлив, но недоступен. Таким образом, он никому не причинит вреда. Если же кто-нибудь и обидится, то все равно это будет гораздо менее травматично, чем если бы он сообщил им правду.

Он предпочел сосредоточиться на том, как кое-кому из них может повредить осуществление зреющего у него в голове плана.

К моменту, как Митч выехал на шоссе и повернул на север, он, похоже, окончательно утратил способность к аналитическому мышлению. Где была эта способность сегодня утром, когда он по подсказкам зеленых стрелок приехал прямиком к дому Эбби? И куда это здравомыслие испарилось, когда он ринулся догонять идущий прямо на нее торнадо?

— Вежливо и отстраненно, — вслух напомнил он себе. — Я буду так любезен, что меня, черт побери, даже бывшая жена не узнала бы!

Он уже преодолел полпути, когда у дороги заметил нечто, заставившее его съехать на обочину и остановиться. Прямо перед ним стояла машина шерифа округа Мюнси. Автомобиль был припаркован небрежно — похоже, водитель очень спешил его покинуть. Из канавы, отряхивая форму, поднимался высокий худощавый мужчина, наверное, кто-то из заместителей шерифа.

Через этот участок дороги только что пронесся торнадо.

Митч выскочил из машины, чтобы убедиться, что помощник шерифа не пострадал.

* * *

Рексу пришлось вытерпеть барабанивший по спине град и проливной дождь. Ураганный ветер с воем поднимал в воздух гравий, швыряя его в лежащего в канаве человека, и тряс машину, как будто пытаясь ее унести Рексу очень хотелось поднять голову и взглянуть, что происходит с его автомобилем, но oil решил не рисковать.