— Отравили? — Гарриман меня услышал. — Кто говорил об отравлении?

— Доктор Тревельян подозревает серьезное пищевое отравление, — отозвался Хокинс. — Он хороший человек. Все, что в его силах, он наверняка сделал…

Мы дошли до конца центрального блока — отсюда, подобно лопастям ветряной мельницы, отходили четыре основных крыла — и оказались, видимо, в зоне отдыха: йоркширский камень, высокий потолок, винтовая лестница из металла, наверху галерея по всей длине помещения. Над нашими головами висела сетка на случай, если найдутся желающие бросить что-нибудь сверху. Несколько человек в серой армейской форме сидели за столом и раскладывали в стопки детскую одежду.

— Это для детишек больницы Святого Эммануила, — объяснил Хокинс. — Мы ее здесь шьем.

Мы прошли через арку, поднялись по покрытым ковриком ступенькам. Я уже полностью потерял ориентировку и знал, что самому мне дорогу к выходу не найти. Я думал о ключе, он ведь при мне, спрятан в книге. Даже если я смогу передать его Холмсу, какой от этого прок? Ему нужна дюжина ключей плюс подробная карта. Впереди появились две двери со стеклянными панелями. Их тоже нужно было отпереть. Вот они распахнулись, и мы попали в совершенно пустую, но очень чистую комнату. Окон не было, но с потолка струился свет, а на двух столах в центре комнаты горели свечи — без них было бы темно. Тут же, в два ряда по четыре, стояло восемь коек — покрывала в сине-белую клетку, полосатые ситцевые наволочки. Мне сразу вспомнился мой полевой госпиталь, я часто видел там, как люди умирали, соблюдая дисциплину и не жалуясь, словно на поле боя. Только две койки были заняты. На одной лежал ссохшийся лысый человек, чей взор уже был обращен в мир иной. На другой койке лежало нечто мелкое и скрюченное, но это никак не мог быть Шерлок Холмс — не соответствовал по размеру.

От стола, за которым он работал, навстречу нам поднялся человек в заплатанном и потертом сюртуке. Мне сразу же показалось, будто я его знаю, а сейчас могу сказать, что и в имени его прозвучало что-то знакомое. Бледный, изможденный, рыжеватые бакенбарды словно увядали на щеках, массивные очки. Я бы дал ему лет сорок с небольшим, но жизнь основательно его потрепала и превратила в нервного ссохшегося старика. Тонкими белыми руками он сжимал собственные кисти. Он что-то писал, когда мы вошли, и ручка его текла — на указательном и большом пальцах я увидел чернильные пятна.

— Господин Хокинс, — обратился он к начальнику тюрьмы. — У меня нет для вас новостей, могу лишь сказать, что опасаюсь худшего.

— Это доктор Ватсон, — представил меня Хокинс.

— Доктор Тревельян. — Он пожал мне руку. — Рад познакомиться, хотя предпочел бы для знакомства более приятные обстоятельства.

Я был уверен, что мы встречались. Но по тому, как он обратился ко мне, по твердому рукопожатию, я понял: он хочет, чтобы сложилось впечатление, будто мы видим друг друга впервые.

— Пищевое отравление? — задал вопрос Гарриман. Он не счел нужным представиться.

— Я совершенно убежден, что это какой-то яд, — ответил доктор Тревельян. — А уж как он был введен, судить не мне.

— Введен?

— Все заключенные в этом крыле едят одно и то же. А заболел только он.

— Вы намекаете на злой умысел?

— Я сказал то, что сказал, сэр.

— Не верю ни на секунду. Скажу вам, доктор, что чего-то в этом роде я ожидал. Где господин Холмс?

Тревельян помедлил, и начальник тюрьмы шагнул вперед.

— Доктор Тревельян, это инспектор Гарриман. За вашего пациента отвечает он.

— Пока пациент в моем лазарете, за него отвечаю я, — возразил доктор. — Вы, конечно, можете увидеть его, правда, я попросил бы его не беспокоить. Я дал ему снотворное, вполне возможно, он спит. Он в отдельной комнате. Я решил, что его лучше поместить подальше от других больных.

— Тогда не будем тратить времени.

— Риверс! — Тревельян окликнул худощавого с округлыми плечами парня, который незаметно подметал пол в углу. На нем была форма скорее санитара, нежели заключенного. — Ключи…

— Сейчас, доктор Тревельян.

Риверс проковылял к столу, взял связку ключей и подошел к арочной двери в дальней части комнаты. Видимо, у него была хромота — одну ногу он приволакивал. Угрюмый, неотесанный, рыжие патлы спадали на плечи. Он остановился у двери и неторопливо вставил ключ в скважину.

— Риверс — мой помощник, — негромко пояснил Тревельян. — Человек хороший, хоть и простоват. По ночам за порядком в лазарете следит он.

— С Холмсом он общался? — спросил Гарриман.

— Риверс вообще мало с кем общается, господин Гарриман. Да и Холмс, как попал сюда, не произнес ни слова.

Наконец Риверс повернул ключ. Я услышал характерный щелчок. Снаружи также было два засова, которые пришлось отодвинуть, — и мы увидели комнатушку, почти монашескую келью, с тусклыми стенами, квадратным оконцем, кроватью и туалетом.

На кровати никого не было.

Гарриман ринулся вперед. Скинул на пол покрывало. Спрятаться было негде. Решетка на окне была не тронута.

— Это еще что за шутки? — взревел он. — Где он? Куда вы его девали?

Я сделал шаг вперед и заглянул внутрь. Сомневаться не приходилось. Камера была пуста. Шерлок Холмс исчез.

Гарриман подскочил и едва не рухнул на доктора Тревельяна. Хладнокровие, которое он так тщательно в себе взращивал, на сей раз его оставило.

— Вы что, шутки шутить вздумали? — закричал он. — Что за балаган?

— Но я понятия… — пробормотал обескураженный доктор.

— Прошу вас держать себя в руках, инспектор Гарриман.

Перехватывая инициативу, начальник тюрьмы встал между инспектором и доктором.

— Господин Холмс был в этой комнате?

— Да, сэр, — ответил Тревельян.

— Она была заперта и закрыта снаружи на задвижки, как мы только что видели?

— Именно так, сэр. В соответствии с правилами тюрьмы.

— Кто видел Холмса последним?

— Должно быть, Риверс. По моей просьбе он отнес ему кружку с водой.

— Отнести я отнес, да он не взял, — пробурчал санитар. — И сказать ничего не сказал. Лежал себе и лежал.

— Спал? — Гарриман подошел к доктору Тревельяну вплотную, их разделяло несколько дюймов. — Значит, Холмс, говорите, болен? А может, как я и подозревал с самого начала, просто прикидывался? Сначала чтобы попасть сюда, а потом улучить минуту и улизнуть отсюда?

— Что он был болен, не вызывает сомнений, — ответил Тревельян. — По крайней мере, его сильно лихорадило, зрачки были расширены, на лбу выступил пот. Я могу это засвидетельствовать, потому что осматривал его лично. А выйти отсюда, как вы предполагаете, он просто не мог. Господи, да вы посмотрите на эту дверь! Она была заперта снаружи. Есть только один ключ, он всегда лежит на моем столе. Так ведь еще засовы — Риверс их отодвинул при вас! Даже если с помощью каких-то диковинных и необъяснимых средств ему бы удалось выбраться из камеры — куда он пойдет? Для начала ему нужно пересечь эту палату — но я весь день сидел за своим столом. Дверь, через которую вошли вы втроем, была заперта. А сколько еще замков и засовов по дороге к главным воротам? Вы хотите сказать, что он обернулся привидением и прошел через все двери?