Да, у них были сложные отношения, отец – он садист, он бил своих домашних, он раньше бил и Киру, но… он же ОТЕЦ!

И вот в этом была самая главная загвоздка, как соединить эти две данности: то, что он отец, и то, что он хотел убить ее, родную дочь.

Наконец, после долгих, исступленных метаний по кругу, мозг вдруг выдал следующую мысль: «Он мне отец, но он мне чужой. Да, именно так. Чужой. И я больше не считаю себя его дочерью. Я ему чужая тоже! Он мне не отец. Не отец!»

Едва Кира осознала это, как на душе сразу стало легче. Девушка засмеялась тихо, села. Шелестели ветвями на ветру кусты вокруг, на прибрежную осоку то садились, то вновь взлетали стрекозы, и их крылышки мерцали на солнце бриллиантовым, волшебным блеском. И по воде тоже шли блики… Вода журчала, плескалась в прибрежных камнях. И ласточки там, высоко в небе, кричали задорно – о чем-то своем, птичьем.

Музыка. Опять у Киры в ушах зазвучала музыка.

Молодая женщина засмеялась опять, потом заплакала. Жизнь заново возвращалась в нее вместе с музыкой.

Плеск весла.

Она подняла голову и увидела, что к острову плывет Гена на своей лодке. И не один вроде?

Кира встала, прислонила ладонь ко лбу. Кто-то рыжий в лодке с Геной. Кто-то рыжий…

– Тим!!! – закричала Кира что было сил – так, что у нее от собственного голоса даже в ушах зазвенело. – Ти-им!

Это был он, ее любимый.

Лодка все ближе, ближе… Едва не перевернув ее, Тим выпрыгнул по мелководью, растопырив смешно руки, бросился к Кире.

– Кирчу́… – они не обнялись, нет – они вцепились друг в друга. Тим закружил Киру, потом принялся целовать.

– Тимочка, Тимочка мой… – тоненько пищала Кира. – Как же ты… Как ты себя чувствуешь?

– Я прекрасно себя чувствую! – заревел он басом, точно медведь. – Кирчу… Блин, Кира, а это что?!

– Ой-ой-ой, не трогай… Тсс… Уже зажило почти, – она поправила повязку на шее.

– Кира!

– Как ты меня нашел? Гена! Гена, как ты его нашел?

– Я тебя искал, и я тебя нашел, – сказал Тим и снова поцеловал ее. – Кирчу, я ведь ни минуты не верил, что это могла быть ты!

– Кто – я?

– Господи, да ты же ничего не знаешь…

Они кричали, целовались, почти ничего не соображая от радости. Гена с улыбкой смотрел на них. Потом махнул снисходительно рукой и зашагал прочь, на другой конец острова. Скрылся там, среди кустов, даже его видно не было. Только голос доносился – дребезжащий, но довольно приятный. Гена напевал:

– Я поля влюбленным постелю, пусть поют во сне и наяву! Я дышу, и значит – я люблю! Я люблю, и значит – я живу-у!..

– Тим, послушай, – наконец, справившись с волнением, смогла серьезно произнести Кира. – Вот ты думаешь, это что? – Она указала на свою забинтованную шею. – Это в меня стреляли. А знаешь кто? Ты не поверишь… И это не случайно, нет!

– Твой отец. Твой отец, да? Да?

– Да… Откуда ты знаешь? – шепотом спросила Кира.

– А это же очевидно, – лицо Тима вдруг окаменело. – Кто у нас садист? Кто у нас способен поднять руку на слабых женщин и детей? Кто? Да только твой отец, вот кто.

– Это правда, – прошептала Кира. – А я долго не могла в это поверить. Сидела тут на острове и не могла поверить. Но это он. Причем я смотрела ему в глаза, а он смотрел на меня и целился… Ты представляешь, я видела, как он целится прямо в меня и потом тянет спусковой крючок… и – выстрел.

– Все думают, что ты погибла. Пропала на охоте. А несколько дней назад нашли тело, и отец в нем опознал тебя… – Тим принялся рассказывать Кире все последние новости.

Кира слушала внимательно, широко открыв глаза. Потом пробормотала:

– Значит, все считают меня умершей?

– Долго жить будешь, вот что это значит! – Тим поцеловал ее в лоб. – А твоего папаню я… не знаю, что я с ним сделаю! – Он стиснул зубы, сжал кулаки.

– Нет, нет… Еще не хватало, чтобы ты из-за него пострадал! Мы что-нибудь придумаем. Какой-нибудь хитрый план, чтобы не с бухты-барахты, чтобы он уже точно не мог отвертеться…

– Кирчу, тебе не надоело хитрые планы придумывать? – всплеснул руками Тим. – И посмотри, что вышло… Это только в кино или в книгах возможно – придумать хитрый план и осуществить его. А в жизни все непредсказуемо, все идет кувырком!

– Ты мне поможешь. Ты умный, ты… Тимочка! – Она обняла его, легла щекой на плечо. – Тим, ты мой самый родной. У меня нет никого, кроме тебя. Только ты.

Тим засмеялся, гладя ее рукой по спине. Потом сказал со скрытым упреком:

– А у меня всегда была только ты. И я тебя ждал всегда. В том смысле – ну когда же ты поймешь, поверишь в то, что я люблю тебя, что ты у меня – единственная.

– Ты должен меня ненавидеть.

– Нет. Нет… У меня почему-то не получатся тебя ненавидеть! – усмехнулся он. – Ты же моя Кира. Только моя.

…Они сидели на берегу, под шатром из ветвей ивы. Река стремительно неслась перед Тимом и Кирой и словно уносила прочь все их беды и горести.

Солнце светило сквозь листья, и это сочетание – прохлады от воды и солнечного жара – действовало ошеломляюще, заставляло сердце то замирать, то биться быстрее. Тим обнимал Киру, прикасался – а ей казалось, что она, словно мелкая мошка, попала в блюдце с тягучим медом и теперь не в силах выбраться из плена. Ее затягивает все глубже и глубже – в янтарную, сладкую, вязкую жидкость, которая пропитывает ее насквозь тягучим наслаждением, не дает пошевелиться.

А потом Кира погрузилась с головой в этот золотой поток и перестала дышать, содрогаясь в агонии…

– La petite mort… – прошептала она потом.

– Что?

– Французы называют оргазм – «маленькая смерть».

– Ой, эти французы… – засмеялся Тим, садясь.

– Тим, кровь?! – Кира посмотрела на свою ладонь, потом прикоснулась к шее.

– Это не твоя, а моя.

– Где?! – всполошилась Кира. – Господи, что у тебя с ногой?

– С дерева упал, пока падал, видимо, на сук напоролся.

– Тим, горе ты мое луковое… Такая дырища… Тебе надо срочно в больницу! – Кира осмотрела ногу жениха, вскочила, принялась лихорадочно натягивать на себя одежду.

– Да, а ты тут неделю с дыркой в шее…

– Тим, да у меня все сразу зажило, а у тебя… Гена! Гена!

Гена сидел на другом конце острова с удочкой. Бинт у него закончился, ногу Тиму второй раз вместо насквозь промокшего от крови бинта пришлось перехватить старым полотенцем.

Потом Гена перевез сначала Тима, за ним Киру – на «большую землю».

Долго троица шла по лесу, Гена поддерживал Тима. Наконец выбрались к дороге, где стояла машина.