На какой-то момент ее лицо становится серьезным.

– Я понимаю, как много пропустила в их жизни и как долго они оставались без внимания из-за моих недугов. Вместо того чтобы просто быть с ними, я превратила свой разум в магнит для душераздирающей тревоги о том, что с ними может случиться. Я помню, как всего лишь три или четыре недели назад беспокоилась о том, нужно ли покупать хот-доги для праздничного обеда в день рождения Эндрю. Потом я пыталась вспомнить, как выполнять прием Геймлиха[157]. А потом я позвонила своей маме и няне и сказала им, что нам нужно потренироваться до вечеринки. Вместо того чтобы быть вместе с детьми, я паниковала из-за любой мелочи, которая могла случиться.

– Эта гнетущая, неопределенная тоска, ощущение безымянного ужаса и паники преследовали меня так долго, сколько я себя помню, – продолжает она. – Я всегда понимала, что не чувствую той радости, которую испытывают другие люди. А порой я словно проваливалась в глубокий колодец, и все было так плохо, что смерть казалась мне облегчением и даже большой услугой для других людей, если меня не станет рядом с ними.

Кэти пьет мятный чай, помешивая его в чашке, и говорит, что в своем новом эмоциональном состоянии испытывает остаточный гнев «по отношению к обществу, которое считает, что депрессия и повышенная тревожность – дело личного выбора. За прошедшие двадцать лет многие люди говорили мне: «Ты слишком много беспокоишься» или «Ты это преодолеешь, если как следует постараешься». Мои страдания заставляли их чувствовать себя неуютно. Почему-то все покупаются на миф, будто депрессия может приходить и уходить по вашему желанию».

Она вынимает чайный пакетик из чашки и делает глоток. Затем говорит, что благодаря работе с доктором Асифом смогла понять еще одну вещь.

– Терапия помогла мне избавиться от чувства стыда, которое я носила в себе. Теперь я понимаю, что в моем мозге происходило нечто реальное, и он качественно отличался от других мозгов. И сейчас, когда мы изменяем работу его систем, я вижу, что передо мной открывается совершенно другой мир. Для меня это настоящее чудо, – добавляет она. – А ведь я прошла только треть моего курса терапии.

День двадцать первый

Кэти звонит мне, когда возвращается домой после очередных четырех сеансов терапии. Теперь их уже тринадцать. Она сообщает, что смогла вполовину сократить дозировки двух лекарств, которые принимает. Кэти проконсультировалась со своим психиатром в Виргинии и с доктором Асифом, и оба согласились, что она больше не нуждается в таких высоких дозировках.

Я слышу звук дверного звонка на заднем плане. Кэти начинает говорить быстрее, словно куда-то торопится.

– Я убрала вывеску рядом с дверным звонком! – восклицает она. – Ту, на которой было написано не звонить и не стучать. Она больше мне не нужна! – небольшая пауза. – Та женщина, которая жила в мире без стука и звонков, была похожа на меня, но она не была мной. Теперь я чувствую себя так, как будто снова стала собой.

Прежде чем я успеваю что-то сказать, она продолжает:

– Извините, мне пора идти. Я пригласила на день рождения Эндрю ребят с их мамами, и они уже приехали!

Я потрясена. Прежде чем Кэти вешает трубку, я слышу новую трель дверного звонка и голос ее сына: «Мама, мама, они уже здесь!» Все это для меня звучит как привычная веселая неразбериха семейной жизни.

Позднее в телефонном разговоре с доктором Асифом я сообщила ему о своем изумлении той переменой, которая произошла с Кэти. Я понимаю, что не все пациенты реагируют на ТМС-терапию так же хорошо, как она (некоторые вообще не реагируют во время клинических тестов). Я также понимаю, что есть серьезные предосторожности для тех, кому она рекомендуется. Например, люди с кардиостимуляторами не могут получать такое лечение, так как магнитные импульсы способны вывести из строя приборы, поддерживающие сердечную деятельность[158]. Эффект ТМС-терапии недостаточно хорошо изучен у пациентов с биполярным расстройством. Существует опасение, что у некоторых из них процедуры могут только усугубить симптомы.

У меня есть еще одно соображение. Меня, как научную журналистку, иногда беспокоит, будут ли эти перемены долговременными. Может ли быть, что позитивная реакция Кэти частично обусловлена самовнушением? Трудно поверить, что она могла так стремительно выздороветь, испытыв столько мучений на протяжении многих лет.

По мнению Асифа, именно так должно выглядеть исцеление от страданий, когда мы сводим воедино самые безопасные и эффективные современные инструменты для того, чтобы мозг мог вернуться к здоровому состоянию гомеостаза. Когда микроглия прекращает агрессивное воспаление, нейроны начинают регенерировать и восстанавливать нормальные связи.

Тем не менее, несмотря на результаты исследований и клинические успехи, демонстрирующие, как ТМС помогает некоторым пациентам со стойкой депрессией и тревожностью, многие психиатры с большой неохотой включают эту терапию в свои лечебные планы и продолжают почти исключительно полагаться на фармацевтический подход. Стоимость лечения тоже является проблемой. Оборудование для нейротерапии стоит десятки тысяч долларов, – деньги, которые лишь немногое психиатры могут инвестировать в лечение пациентов. Процедуры дорого обходится самим пациентам. После того, как медицинская страховая компания Кэти возместит ей стоимость тридцати сеансов терапии, она с большой вероятностью должна будет дополнительно выплатить еще несколько тысяч долларов, которые страховка не покрывает (хотя ей пришлось бы потратить примерно столько же на двадцать или тридцать сеансов посещения обычного частного психиатра).

Асиф надеется, что когда-нибудь, при лучших страховых гарантиях, нейротерапия станет доступнее для уязвимых групп населения, к примеру, для подростков из старших классов.

– Тогда мы сможем обучать их мозг здоровым реакциям на внешние факторы до того, как появятся симптомы психических расстройств, – надеется он. – Мне бы хотелось видеть то же самое в центрах для пожилых людей, чтобы помогать им бороться с тревогой и провалами в памяти.

Все это приводит нас к более масштабному вопросу: если микроглия управляет здоровьем мозга, то есть ли другие многообещающие способы, с помощью которых мы можем манипулировать этими клетками и «перезагружать» их для того, чтобы они помогали восстановлению нейронов и синапсов, и мозг функционировал нормально?