Однажды во время Пасхи мы ехали по Невскому проспекту, и маленькая великая княжна Ольга вела себя плохо. Я говорила с ней, пытаясь заставить ее сидеть тихо, а потом она неожиданно подчинилась, сложив руки перед собой. Через несколько секунд она сказала мне: «Ты видела этого полицейского?». Я сказал ей, что нет ничего необычного и что полиция не тронет ее. Она ответила: «Но он что-то писал, я боялась, что он мог написать: «Я видел Ольгу, и она была очень озорной»». Я объяснила, что это очень маловероятно, но она укоризненно напомнила мне, что однажды, ранее, она видела пьяную женщину, которую арестовывали на улице, и хотела, чтобы я сказала полиции, чтобы ей не навредили. Я отказалась вмешиваться, сказав, что женщина была непослушна, а полиция совершенно правильно задержала ее. Сейчас я объяснила, что нужно было быть большим и очень озорным, чтобы полиция посадила тебя в тюрьму. Вернувшись домой, Ольга спросила, приходил ли полицейский, когда она была в отъезде. Когда она пошла к своим родителям в тот же день, она поведала всю историю своему отцу, сообщив ему, что я сказала, что вполне возможно жить, не побывав в тюрьме. Она спросила отца, был ли он когда-либо заключенным, Император ответил, что он никогда не был достаточно озорным, чтобы попасть в тюрьму. Тогда она заметила: «О! Каким хорошим ты должен был быть тогда».

Мы пробыли около двух дней в Санкт-Петербурге, а затем вернулись в Царское Село. Весна приходит так быстро в Россию, что по возвращении вся местность была зеленой и прекрасной, птицы пели, и все вокруг великолепно отражало красоту весеннего времени.

Дореволюционная пасхальная открытка

Жена Александра II любила первоцветы. Она привезла несколько из Германии и посадила их в парке Царского Села. Они очень хорошо себя чувствуют и теперь растут в Петергофе, который находится примерно в тридцати милях по другую сторону от Санкт-Петербурга. Французы называют их «цветком кукушки», и французы, и швейцарцы любят этот симпатичный, ароматный желтый цветок. Швейцарец однажды сказал мне, что считает его самым поэтическим цветком. В России нет собственных первоцветов. Климат слишком сух для них. Были предприняты попытки культивировать их, но безуспешно.

Мы останавливались в Царском Селе до начала мая, когда мы отправились в Петергоф, летнюю резиденцию у Финского залива. Здесь много императорских резиденций и большой дворец, используемый для государственных мероприятий. Парк одной из своих сторон выходит на Балтику. На горизонте находится Кронштадт, окруженный его фортами. Кронштадт является второй по мощи крепостью в мире и до недавнего времени считался неприступным в течение полугода из-за льда, однако появившиеся ледоколы это изменили. Самое укрепленное место в мире — это, конечно же, Гибралтар.

Маленькие великие княжны регулярно посещали церковь с того времени, когда они были младенцами. Именно в этом году великая княжна Ольга начала замечать, что там говорят. Однажды она вернулась домой и сказала мне: «Священник молился о маме и папе, и о нас с Татьяной, о солдатах и матросах, бедных больных людях, яблоках и грушах, и мадам Г.» Я удивилась в ответ на последнюю часть, и она пояснила: «Но я слышала, как они говорили «Мария Федоровна»». Я сказала, что думаю, что подразумевалась ее бабушка. Она возразила: «Нет, Амама зовется Амама или Ее Величество, но не Мария Федоровна». Я добавила: «А также Мария Федоровна», но она продолжала настаивать: «Никто не имеет более двух имен, и я совершенно уверена, что мадам Г. будет очень рада, если она узнает, что священники молились за нее в церкви».

В Петергофе в самую июньскую жару родилась маленькая великая княжна Мария. Роды были легкими, и я часто думаю, что на ней было меньше всего отпечатка первородного греха. Великий князь Владимир[162] назвал ее «добродушным ребенком», потому что она всегда была такой хорошей, улыбающейся и веселой. Она очень красивая и симпатичная, с большими, темно-голубыми глазами и темными бровями семьи Романовых. В последнее время, говоря о ребенке, джентльмен говорил, что у нее лицо одного из ангелов Боттичелли. Но, как оказалось в будущем, девочка была хороша не только внешне, но и душевно. Когда она была очень маленьким ребенком, однажды они со своей сестрой сидели в будуаре императрицы, где император и императрица пили чай. У императрицы были крошечные вафли с ароматом ванили, которые дети особенно любили, но им не разрешали ничего просить с чайного стола. Императрица послала за мной, и когда я спустилась, маленькая Мария стояла посреди комнаты, ее глаза утонули в слезах, и что-то поспешно сглатывала. «Вот, я съела все это, — сказала она, — ты не можешь теперь отобрать их у меня». Я была потрясена и предложила отправить ее в постель сразу после подходящего наказания. Императрица сказала: «Очень хорошо, возьми ее», но вмешался император и умолял, чтобы ей разрешили остаться, сказав: «Я всегда боялся, что у нее отрастут крылья, и я рад видеть, что она всего лишь человеческий ребенок». Ее постоянно ставили в пример старшим сестрам. Они заявили, что она им не более чем сводная сестра. Тщетно я указывала, что во всех сказках именно старшие сестры были сводными, а младшая была родной дочерью своего отца. Они не слушали и не давали ей играть с ними. Я сказала им, что они не могут ожидать, что она будет терпеть такое обращение, и что когда-нибудь они будут наказаны. Однажды они сделали дом из стульев на одном конце детской и выставили из него бедную Марию, сказав ей, что она может быть лакеем, но что она должна оставаться снаружи. Я сделала еще один дом на другом конце детской для Марии, но она все смотрела на своих сестер. Неожиданно она бросилась через комнату, ворвалась в дом, дала каждой сестре пощечину и убежала в другую комнату. Вернулась она, одетая в плащ и шляпу куклы, а в руках у нее было полно маленьких игрушек. «Я не буду лакеем, я буду доброй тетушкой, которая приносит подарки», — сказала она. Затем она раздала свои подарки, поцеловала своих «племянниц» и села внутри. Старшие девочки пристыжено переглядывались, а затем Татьяна сказала: «Мы были слишком жестоки к бедной маленькой Марии, и она действительно не могла не ударить нас». Они выучили этот урок — с того момента они уважали ее права в семье.

С самого раннего возраста ее любовь к отцу была всем заметна. Когда она едва могла ходить, она всегда пыталась убежать из детских, чтобы найти папу, и всякий раз, когда она видела его в саду или в парке, она звала его. Если он слышал или видел ее, он всегда ждал ее и немного катал ее на плечах.

Когда он заболел в Крыму, ее горе от того, что она не могла увидеть его, было чрезмерным. Я должна была держать дверь в детской запертой, иначе она убежала бы в коридор и потревожила бы отца. Каждый вечер после чая она сидела на полу своей комнаты, внимательно слушая любые звуки. Если она слышала голос отца, она обязательно протягивала свои маленькие руки и начала звать: «Папа, папа», и ее восторг, когда ей разрешили увидеть его, был невероятен. Когда императрица пришла, чтобы увидеть детей в первый вечер после того, как ее мужу поставили диагноз «брюшной тиф»[163], она надела миниатюру императора в виде броши. Императрица плакала, а маленькая Мари заметила украшение. Она залезла на колено императрицы и расцеловала нарисованное лицо, и ни разу она не легла спать, не целуя эту миниатюру.