– А теперь, – продолжал человек в форме, – вы осторожно – осторожно – отдадите нам свое оружие.

– А что будет потом? – спросил я. Он отрезал:

– Потом и узнаешь.

Человек, оказавшийся за рулем нашего автомобиля, почему-то не спешил направить его между деревьев. У наших новых друзей имелись далеко идущие планы.

– Сперва ты, красавчик, – приказал человек в форме. – Где у тебя там пушка? И не заставляй меня дырявить твой дорогой костюм раньше времени.

– Это было лишнее, Майкл, – зло бросила Франсуаз.

Она брезгливо отвернулась от человека с револьвером, который стоял рядом с ней; наверное, у того плохо пахло изо рта.

– Люблю все делать наверняка, – сказал я.

– Хватит трепаться, – бросил человек в форме. – Это пустынная дорога, никто здесь не появится, чтобы вам помочь.

Я расстегнул сперва одну пуговицу пиджака, медленно, потом остальные, немного быстрее.

– Да, – сказал я, неожиданно вспомнив о чем-то. – Прежде чем я достану свой пистолет, вы должны кое-что знать.

– Что? – подозрительно спросил человек в форме.

Я ответил, вкладывая в свои слова все доброжелательство, какое только сохранилось у меня с дней отрочества:

– Вы еще можете отдать оружие, заложить руки за голову и ждать прибытия полиции. Тогда вас будут судить по эльфийским законам и ничего плохого не произойдет.

Франсуаз вздохнула и покачала головой.

Если бы она врезала мне в живот в этот момент, меня вряд ли спас бы тренированный пресс.

Но я люблю все делать наверняка.

Человек в форме засмеялся.

В первое мгновение он на самом деле поверил, что я собираюсь сообщить ему нечто важное, но теперь понял, что я пытаюсь растянуть время.

Наверное, он видел, как это делают герои в кино.

Он ошибался.

Он повернулся к своим товарищам, приглашая их принять участие в веселье. На их лицах тоже появились улыбки; делая свою работу, они не потеряли чувства юмора.

Человек в форме не смотрел на меня; это не могло продлиться долее двух или трех секунд, но большего и не требовалось.

Я уже расстегнул пиджак, более того – я сделал это на его глазах.

Теперь я вынул из кобуры пистолет и прижал дуло к его животу.

Он все еще смеялся, когда я спустил курок.

Пуля пробила его насквозь, и я увидел, как крупные брызги крови рассыпались по асфальту веселыми конфетти. Он успел повернуть ко мне голову, прежде чем мускулы перестали ему подчиняться.

На его лице я прочитал удивление и понял, что он хочет задать какой-то вопрос.

Но я все равно не стал бы ему отвечать.

Его пистолет все еще был направлен на меня; я думал, что он успеет выстрелить, но он не успел.

Его товарищи, стоявшие чуть поодаль, все еще улыбались.

Они держали в руках карабины, но я видел, что их дула опущены и ни один из затворов не передернут.

Оружие может быть очень опасным, но самое опасное – держать его в руках и забыть об этом.

Однажды я спросил у лейтенанта Маллена, почему на наших улицах так много оружия. «Потому, – ответил он, – что почти никто из этих подонков не умеет им пользоваться».

Левой рукой я схватил тело человека, переодетого в военную форму. Я держал его перед собой как шитой был не настолько надежен, как мне хотелось бы, но я не мог требовать от парня большего, чем он мог мне дать.

Итак, их было шестеро.

Один стоял передо мной; в его животе намечалась язва, вызванная свинцом, и я сомневался, что теперь ему поможет средство от желудка. Трое других, вооруженные армейскими карабинами, стояли в двадцати футах от меня. Я предпочел бы, чтобы они там и оставались, но знал, что пройдет мгновение, и они откроют огонь.

Еще один парень сидел за моей спиной, положив руки на руль. Было очень мило с его стороны, что он засунул револьвер за пояс, а не положил его на сиденье рядом с собой.

Другой обладатель револьвера стоял около Франсуаз.

Если бы дело происходило в каком-нибудь комиксе, то события почти наверняка развивались бы следующим образом. Нападавшие отвели бы нас в лес и привязали к дереву, оставив рядом бомбу с часовым механизмом, и нам как раз хватило бы пяти минут, чтобы отвязаться и перерезать зеленый провод.

Но ребята, которые носят с собой пистолеты, редко читают комиксы. Поэтому я знал, что мы можем позволить себе одно из двух: либо дать им продолжать их затею, либо остаться в живых.

Я выбрал второе.

Человек в форме военного был тяжелым; к тому же я знал, что через пару мгновений из него начнет хлестать кровь. Я вскинул правую руку и выстрелил через его плечо.

Людей с карабинами было трое, а в моем распоряжении имелся только один выстрел до того, как они откроют огонь.

Я выбрал среднего.

Почему в него? Не знаю, может, из мальчишеского желания посмотреть, как один из них упадет на другого. А поскольку я не мог знать, в какую сторону он завалится, следовало целиться в центрального.

Мой выстрел расцветил ему лоб алой розой. На тортах такие вещи выглядят замечательно. Правда, его она не украсила, но исправить внешность того типа было задачей для пластического хирурга.

Или гримера в морге.

Туда он и отправится.

Парень все еще пытался передернуть затвор карабина, но пальцы не слушались его. Зато у двух его приятелей дела шли гораздо успешнее. Я услышал два щелчка, и у меня не было времени гадать, в кого эти молодцы станут целиться.

Теперь все следовало делать быстро; но и одной быстроты здесь тоже оказалось бы мало.

Все следовало сделать правильно.

Парень, которого я застрелил, начал падать вправо. Его руки стали вдруг очень длинными и извивающимися, как макаронины. Так всегда кажется, когда застреленный человек сгибается пополам.

Падая, он заставил своего соседа отступить на пару шагов назад и опустить ствол карабина.

Человек в форме начал мне надоедать; я отпустил его и, упав на землю, перекатился под машиной.

Выполнять этот трюк очень интересно, но гораздо интереснее не разбить при этом лицо ни об асфальт, ни о днище автомобиля.

Я это умею.

В то мгновение, когда я в первый раз нажал на спусковой крючок, дуло револьвера одного из подонков было прижато к животу моей партнерши. Не оставалось ни одного шанса на то, что человек, сжимающий рукоятку, промахнется. Он и не промахнулся.

Барабан провернулся, и пуля помчалась по короткому стволу.