— Познакомься, мам, это Константин Адамади, отец Сашеньки, — тихо говорю ей и захожу в спальню.

Дышать трудно, подступает очередная истерика, но я сглатываю все, пытаясь взять себя в руки,

Сын все чувствует, Нельзя кормить ребенка с такой болью в душе. Подхожу к кроватке, беру Сашеньку на руки и улыбаюсь ему сквозь слезы.

— Сейчас будем кушать, — покачиваю его, сажусь в кресло для кормления, расстегиваю кофту на груди, отстегиваю специальную лямку бюстгальтера и прикладываю сына к налитой молоком груди. Сашенька сразу успокаивается, причмокивая. Дышу глубоко, быстро моргая, немного успокаиваясь. Мне, как маленькой девочке, хочется получить свою долю тепла и любви от Константина, Хочется, чтобы он дал это тепло нашему сыну. Но и требовать ничего не могу.

Слышу, как Адамади разговаривает с моей матерью, но не разбираю слов. Пусть поговорят-у мамы были к нему вопросы, А у меня уже нет, Я эгоистично все хочу получить просто так, а не потому, что он мне должен.

Мой мальчик хитрит, засыпает, посасывая грудь, но как только я пошевелюсь, открывает глазки и хмурится, не отпуская от себя. Улыбаюсь ему, покачиваясь в кресле, поглаживая сына по попке. Но улыбка пропадает, как только дверь в комнату тихонько открывается, и входит Константин.

Тишина, Я просто наблюдаю, как он присаживается на кровать напротив нас, облокачивается локтями на колени, складывает ладони вместе, прикладывает их к губам и смотрит на сына. Я замираю, практически не дыша, жадно поглощая его эмоции. Он молчит, застывая в одной позе, но его глаза говорят о многом. Там то теплота, то буря. Он то закрывает их, зажмуриваясь, то открывает и улыбается глазами, Становится так хорошо, уютно, словно все на своих местах.

Сашенька наедается и отрывается от груди, моргает, рассматривая комнату, и машет ручками,

— Можно я его возьму? — спрашивает Константин, Киваю и протягиваю ему сына,

— Только аккуратно, головку держи и вот здесь, — говорю я, а Адамади усмехается.

— Я умею держать детей, — поясняет он, забирая у меня сына, и смотрит на него, не отрываясь, — Ну, привет, мой мальчик, моя гордость. Я вернулся, как обещал. А ты берег маму, как я просил? — с теплой улыбкой спрашивает он.

— О чем ты говоришь? — не понимая, спрашиваю я, и прячу грудь,

— Мы уже встречались, в роддоме, — поясняет он, поглаживает кончиками пальцев его ручки, а тот хватает его за палец и сжимает,

— Ты был в роддоме?! — меня словно кипятком ошпаривает,

— Конечно, был. Я очень хотел видеть свое сына.

— Ты был в роддоме, но не зашел ко мне?! — словно умалишённая, повторяю я, — В момент, когда я сильно в тебе нуждалась! В момент, когда я вгрызалась в ладонь от боли и молила бога, чтобы ты пришел! В момент, когда родила и плакала, оттого что не могу разделить с тобой радость! Ты все это время был там и не захотел меня увидеть! — я не кричу, потому что рядом ребенок, но мой тон леденеет, я никак не могу понять, что чувствует это человек!

— Все не так, как тебе кажется, — спокойно произносит он, наклоняется и глубоко вдыхает запах нашего сына,

— Ты следил все это время за нами, ты был в роддоме, но ни разу не пожелал увидеть меня, дать хоть маленькую надежду, Я для тебя подобная?! Я недостойна объяснений?! Я отказываюсь это понимать,

— Я объясню, зайка. Дай мне немного пообщаться с сыном.

София

Наговорившись с сыном, Константин перекладывает его в кроватку, еще какое-то время смотрит на Сашу и улыбается. Никогда не видела у него такой теплой, искренней улыбки, мне казалось, он так не умеет.

— Спасибо, — обращается ко мне, а я в растерянности сажусь в кресло и отворачиваюсь к окну.

— За что?

Кто-то упустил розовый воздушный шарик, и он парит в небе, гонимый ветром. Смотрю на этот шарик, не отрываясь, он в свободном полете, но его жизнь недолговечна. Как яркая вспышка — загорается, но быстро сгорает. Адамади подходит ко мне, садится на корточки и опускает руки на мои колени. Его теплые ладони жгут кожу даже через ткань штанов. Я продолжаю смотреть на шарик, потому что если загляну в стальные глаза Константина, то он уже не отпустит.

— За сына. Я очень тебе благодарен за то, что он есть. — Молчу, кусая губы. — София, — тяжело выдыхает и немного сжимает мои колени. — В моем бизнесе враги не заканчиваются, стоит расслабиться — и сбегаются шакалы. Но это не страшно, с ними можно справиться. Страшно, когда сбегаются волки. Сейчас как раз такое время. Может быть, это моя паранойя, и я загоняюсь. Но… Если зверя один раз ранили, он всегда на чеку. Мне нужно было время, чтобы собрать мысли в своей голове, расставить приоритеты, понять, что даже если не хочу жить, то с появлением тебя, меня уже никто не спрашивает. Я определенно психически нездоров, но лучше перестраховаться зря, чем не сделать этого. Считай это гиперопекой, но по-другому я не могу. Мне жутко странно, что прошлое повторится. За последние два года на меня было совершено три покушения. Метили только в меня, и это не очень эффективно, проще и действеннее давить через близких. Ты понимаешь, о чем я?

Киваю, все понимаю. Прекрасно понимаю. Но внутри все равно невыносимо болит.

— Да, София! — немого эмоционально произносит он, поднимается на ноги, встает рядом, следя за моим взглядом в окно. — Я стал параноиком! Во мне живет страх. И я от него уже не избавлюсь никогда. Мне слишком много лет. Придется с этим мириться. Поэтому я выстраивал между нами дистанцию. Так было нужно.

— Так будет всегда? — спрашиваю я, и мы уже вместе наблюдаем за шариком, который превращается в точку.

— Нет. — Перевожу взгляд на его профиль, и непреодолимо хочется обвести кончиком пальцев его напряженные скулы, пройтись по морщинкам вокруг глаз, уколоться щетиной, потереться об нее своей щекой, чтобы остались следы на лице. — У меня, к сожалению, не палатка на рынке, чтобы вот так взять и все свернуть. И свое я терять не хочу. Моя компания вышла на тот уровень, что нельзя просто все бросить. Выход длительный и трудоёмкий, с условием того, что я веду свою игру. В этот момент не должно быть уязвимых мест и слабостей. А вы моя слабость… — он замолкает, глубоко вдыхая, и медленно выдыхает, будто очень устал. — Но все уже почти закончено. На вас готовы документы. Мы должны уехать из страны в ближайшие десять дней.

— Куда уехать?

— В Грецию. Я куплю там сеть отелей на побережье. Тихий, размеренный бизнес… Море, солнце, тепло, ты и мой сын. А по-другому никак…

— Ты продал бизнес ради нас?

— Ради будущего… Чтобы оно состоялось. Я и раньше бы все отдал за него, но, к сожалению, был слишком самоуверен. Созданную империю не жалко, с годами понимаешь, что деньги и власть — это пыль, по сравнению с по-настоящему ценными вещами.

— Я не могу уехать за границу. Я не могу бросить маму… Я… — не знаю, как объяснить ему, что я готова бежать за ним хоть на край света, лишь бы он был рядом, но только если почувствую, что нужна.