что не все должно быть украдено. Что некоторые вещи должны быть священны. Они верят в порядок. Мой вопрос таков: к какой категории относитесь вы, мистер Хорн?

– Боюсь, вы что-то путаете, – говорю я, пытаясь растянуть мышцы онемевшей шеи. – Я не вор. Я страховой следователь.

– Нет. Вы были следователем. Но я спрашиваю не об этом.

– Послушайте, я знаю, что мы все выглядим, словно…

– Эфраим Хорн, – мягко перебивает меня розовый, продолжая смотреть мне в глаза. – Родился в семьсот седьмом году эры Покорения в больнице Курнёв в Эвенстаре, Гиперион. Нынешнее место жительства: семьсот семьдесят семь, шестнадцать Б, Солт-Плейс, Верхний Западный променад, уровень семнадцать. Известные соратники: Вольга Фьорган, Кира Ламенсис и Дано… Солнечный Свет?

– Я ему говорил, что это дерьмовое имя. Но выбор был между ним и Звездопадом. – (Никто не смеется.) – Крутая компания.

Нет, это не какие-то уличные рэкетиры. У них есть ресурсы и деньги. В моем имени особого секрета нет. Но у кого они выведали мой адрес? Эта информация стоит больше, чем пара стаканов в грязной забегаловке. А место рождения? Черт побери, на Луне это знает один-единственный человек, но Холидей к этим людям не притронулась бы даже в обеззараживающих перчатках. Единственный способ это разузнать – получить доступ к старым учетным записям легиона. Очевидно, копали очень глубоко.

Снова бросаю взгляд на трость с рукоятью-осьминогом.

Несколько ужасных мгновений розовый наблюдает за мной, и я вспоминаю некогда дошедший до меня во время восстания слух, что при битве за Луну некоторые отряды за неимением техники использовали розовых как живые детекторы лжи. Вполне разумно. Они тонко чувствуют нюансы интонации, поведения…

– Да, вы правильно назвали мое имя. Золотой лавровый венок вам за это, – говорю я. – Но я не вор.

– Разочаровываете, – бормочет розовый. – Весьма разочаровываете. – Он смотрит на пилу для кости. – Как утомляют эти теларианские игры…[8] Все эти уличные притворщики плетут свои сети, забывая, что они мухи, не пауки. Поскольку вы определенно не способны ответить на сложный вопрос, я задам вам простой. Мистер Хорн, где мой меч?

У меня сдавливает горло.

Они с меня шкуру заживо спустят.

– Ваш меч? – Я хмурюсь. – Извините, гражданин, я больше по части стрелкового оружия. Если только это не эвфемизм для обозначения вашего члена. В таком случае, он может быть во рту вон у него. – Я кивком указываю на типа по имени Горго; взгляд черных глаз монстра прикован к моему лицу. – Судя по его виду, в свое время он глотал не только медовуху и жареное мясо.

Розовый хохочет. Его люди не реагируют. Они в гробовом молчании смотрят на черного.

– Что ты думаешь о нем, Горго?

Тот улыбается, демонстрируя полный рот золотых зубов:

– Должно быть, господин, юмор – это его механизм выживания. При нынешних обстоятельствах это указывает на определенные суицидальные наклонности. Мне наказать его?

– Возможно, позднее, – говорит розовый. – На данный момент я очарован. Слишком давно никто не заставлял меня смеяться. Смело! Но хорошая комедия всегда сопряжена с риском. – Он проводит языком по нижней губе. Медленное, намеренное движение, возможно проделанное ради меня, – или просто заученный сексуальный прием, которому его в юности обучили в садах. – Вы знаете, кто я?

– Намекните мне.

Розовый щерится.

– Аве, Регина, – хрипло произносит он на латыни.

Как только эти слова срываются с губ, на лбу его проступает призрачная татуировка, изображающая византийскую корону. Она движется, напоминая щупальца осьминога, отрастившего колючие шипы. Центральное место в короне занимает черная рука.

– Теперь вы знаете, кто я? – спрашивает розовый.

Активированные словами чернила бледнеют и исчезают. Его кожа снова становится чистой и бледной, как фарфор.

– Ага, – тупо говорю я.

– Тогда назовите мое имя, мистер Хорн. – Он приподнимает бровь. – Не заставляйте меня повторять дважды.

– Вы… герцог Длинные Руки.

– Как вы умны! – Он откидывается на спинку кресла. – А вам известно, почему меня так называют?

– Я слыхал кое-что. – Смотрю на пилу.

– Превосходно. Присутствующий здесь Горго убежден, что мы должны причинить вам боль, чтобы развязать язык. В наши дни дело всегда доходит до варварства. Так эффективнее. Но теперь, когда территориальные войны в нашей маленькой преисподней позади, я надеюсь, что у вас хватит воспитания для учтивой беседы.

– У вас интересное понимание учтивости.

– Все относительно. Итак, теперь вы знаете, кто я, и понимаете, что вам может угрожать. В таком случае разве есть хоть малая толика опасности в предположении, что мы будем честны друг с другом?

– Допустим, что все когда-нибудь случается впервые.

– Прекрасно, – говорит герцог. – Прекрасно. Так будет проще. – Он складывает ладони вместе и встает. – Вы были здесь во время битвы за Луну, верно?

– Все три года.

– Воевали за восстание?

– Отчасти.

– Передумали?

– Нет. Просто повидал достаточно рук и ног отдельно от туловища.

Мне что-то не хочется вдаваться в политику, как и при недавнем разговоре с Холидей.

– Так, значит, вы были свидетелем разграбления Гипериона?

– Вы хотели сказать – освобождения? Сделавшего вас богатыми, ребята. – (Он смотрит на меня, пока я прочищаю горло.) – Хорошо. «Разграбление Гипериона» звучит гораздо лучше.

Герцог продолжает:

– После смерти правительницы, но до того, как Повелитель Праха контратаковал, чтобы помочь отрезанным легионам и нобилям, и Гиперион погрузился во мрак. В это время Музей древностей был разграблен солдатами, обещавшими защищать его, и гражданами, думавшими лишь о своих карманах. Пока планета готовилась к следующей волне войны, эти кретины сбежали с общим наследием человечества. Наследием, принадлежащим всем цветам. Как вам известно, вся торговля на черном рынке Луны – моя епархия. Это мои владения, дарованные мне королевой. Когда я обнаружил клад с украденными сокровищами, которые чуть ли не с лотка толкали эти бабуины, бывшие легионеры, я счел своим долгом гражданина Луны вернуть ценности на их законное место. Теперь же я обнаружил, что жемчужина моей коллекции, клинок Силениуса, был украден… снова. Наши информаторы сообщили, что это было особенное ограбление. Такое способны провернуть лишь немногие «свободные художники».

– Ну, нас и правда осталось не так уж много, – вздыхаю я. – Вы наряжаете всех в пыльники и даете выгодные контракты, чтоб они воровали для вас.

– Мы вне хаоса. Воры порядка, – говорит он и одним изящным движением проводит пальцем вдоль стола.

Его жест напоминает мне о том случае, когда я взял Тригга покататься на коньках. Он так неуклюже взмахивал руками… Куда ему до этого грациозного эстета. Но именно это я в нем и любил. В изяществе нет честности – во всяком случае, когда ее демонстрируют люди.

– Забирая бесценный клинок из музея, вы знали, у кого его крадете? – спрашивает