Зона высадки «Альфа» располагалась на дне кратера. Военных не интересовало, называли ли ее как-нибудь прежде астрономы: зона высадки есть зона высадки. Дно кратера представляло собой застывшую лаву, излившуюся после удара метеорита в незапамятные времена. Говардовы геологи прочли нам целую лекцию про планетарные процессы, из-за которых посреди кратера после удара метеорита выросла огромная горища. Не знаю уж, что там к чему, а в результате получилась идеальная позиция для обороны: высота в центре широкой, плоской, замечательно просматриваемой и простреливаемой равнины. Равнины, предлагавшей мили посадочной площадки для ведомых Пух кораблей, которые опустятся на скорости двести миль в час, без тормозов.

Начальник оперативного отдела нацелил лазерную указку на точку в двух милях от горы.

— Корабли минуют край кратера здесь, коснутся земли здесь и прокатятся вот сюда… — Он провел красным лучом к горе. — После чего войска сгруппируются и займут вот это возвышение. Там и развернем операционную базу.

Раз плюнуть! Только слизни при этом должны быть слепыми, глухими и безмозглыми. Со всех сторон беспокойно заерзали.

— За время полета зонд не нашел ни малейших признаков противника в зоне высадки; при этом сам зонд не пытались засечь, его не регистрировали ни с помощью радара, ни другими активными средствами обнаружения. Мы готовы садиться хоть в самое пекло, но уверены, что до этого не дойдет.

— Если мы знаем, что это самое плоское и защищенное место на Ганимеде, — прошептала мне на ухо Пигалица, — то уж слизни тем более.

Я сощурился через зал на Пух. Пилоты сидели полукругом вблизи голограммы, в том порядке, в котором будут приземляться. Пух вела десантный корабль номер один, вместе с генералом Коббом и всем нашим штабным батальоном, но сидела по счету второй. Первым пойдет грузовой корабль с луноходами и тяжелым вооружением, чтобы дать инженерам лишнее время на его сборку и подготовку. Я улыбнулся от вида ее кислой физиономии. Пух задевало, что придется лететь за другим пилотом и смотреть, как тот становится первым человеком, посадившим корабль дальше Луны.

После инструктажа мы выстроились вдоль коридоров «Надежды», сгибаясь под таким грузом патронов, гранат, продовольствия, воды и одежды, какой мы бы на Земле и с места не сдвинули.

Наше обмундирование шагнуло вперед по сравнению с тем, что мы использовали на курсе основной подготовки, будто тоже свои триста миллионов миль пролетело. Хотя, с другой-то стороны, винтовка M-20 с виду вылитая старушка M-16. И весь тот вес, который она потеряла за счет меньшего тяготения, возвращался с более вместительным магазином. Патроны для стрельбы на Ганимеде содержали меньше пороха, чтобы снизить отдачу и сравнять скорость пули со скоростью на Земле, — но сотня таких патронов все равно весила как кирпич.

Мы получили-таки форму со встроенными вечными батареями, которые только разрабатывали, когда я обманом протащил Пигалицу через пробу на холодовую выносливость. Обывателю может показаться, что жесткая внешняя оболочка формы — просто броня. На самом деле жесткость позволяет закрепить все те завязки и рычаги, которые превращают кинетическую энергию движущегося человека в электрический заряд. Внешне мы смотрелись неуклюжими, как средневековые рыцари, но весила наша форма всего лишь треть от хоккейной. А ведь хоккейная форма не умеет греть, охлаждать и останавливать пули.

По цвету формы мы тоже скорее походили на спортсменов, чем на военных, потому что покрытие ее — смесь оксида серы с сульфидом ртути — было огненно-красным. Говард со товарищи утверждали, что это смажет наше инфракрасное излучение так, что слизни вряд ли нас заметят. Хотелось бы верить…

И шлем мой не просто горшок новобранца. Внутри у него — очки для ночного видения, цифровая рация и электроника, обслуживающая дисплей (по-другому — коллиматорный индикатор) на защитном щитке и систему лазерного наведения. Солдат видит дисплей с лазерным целеуказателем через специальный монокль — эдакую штуковину, выдвигающуюся перед одним глазом, из-за которой пехотинец становится похож на пирата.

И под всеми этими наворотами находился я — перепуганные мясо да кости.

Мецгер с генералом Коббом обошли наши ряды, проверяя форму и желая удачи. Перед нами с Пигалицей мой ближайший друг остановился и перешагнул через пулемет ближе к жене.

— Хорошенький макияжик.

Лицо Пигалицы разукрашивали полосы серой теплоизолирующей и обычной черной краски. Считалось, что чередующиеся теплые и холодные полоски исказят для слизней контуры лица. Из каждой ноздри Пигалицы выгибалась тонкая трубка-макаронина и уходила к генератору кислорода.

— Хорошенький медовый месяц. — Она растянула губы в жалком подобии улыбки.

Мецгер обнял Пигалицу и оставил что-то в ее руке. Белая роза из свадебного букета.

— Я тебя люблю, — сказал он.

— И я тебя.

Мецгер повернулся и направился дальше. Пигалица протягивала в его сторону руку с цветком, пока он не скрылся из виду. Белый лепесток, кружась, опустился на палубу.

Пух уже сидела за пультом корабля, с ней не попрощаешься.

Генерал Кобб, ровно с такой же ношей, как и у его куда более юных подчиненных, проковылял в воздушный шлюз. Мы двинулись следом.

Я пригнулся, пропуская верхушку рюкзака через вход в шлюз, и шагнул из корабля, шестьсот дней прослужившего мне домом. В лицо ударил обычный для Ганимеда холод. Я смотрел на облачко собственного дыхания и трясся, пока не заработали батареи.

Только когда мы с Пигалицей добрели до скамеек, сели и пристегнулись, я понял, что чего-то не хватает. Я ощупал себя. Гранаты — есть. Аптечка — тут. Лопатка и фляжки — на месте. Очки ночного видения — в наличии.

Наконец до меня дошло. Здесь нет вибрации. Почти два года я прожил в вибрирующем чреве «Надежды», и теперь, в неподвижном десантном корабле, я точно заново родился.

Пигалица сидела вплотную к генералу Коббу и подслушала половину его разговоров. Через три часа (по моему наручному компьютеру) она прошептала мне на ухо:

— Две девушки в корабле номер три споткнулись о шлюз. Одна вывихнула локоть, вторая бедро. И шлюз повредили.

Я фыркнул — слишком иронично. Нет, я не шовинист. Я готов гордо сражаться плечо к плечу с любой женщиной — взять хотя бы Пигалицу, — но недаром ведь, когда общество своей коллективной мудростью решает послать кого-нибудь крушить и убивать, выбирают мужчин.

Следующая задержка случилась с очередным солдатом, теперь уже мужчиной, в шестнадцатом корабле. У парня начался эпилептический припадок, и он в судорогах сломал замок воздушного шлюза. Опять три часа на починку. Вот вам и мужское превосходство.

Я молился, чтобы Говард оказался прав насчет несуществующей авиации у слизней, потому что при другом варианте наши задержки давали инопланетянам возможность собрать внизу целый рой истребителей. Говард, видно, не до конца в этом уверен — иначе зачем на борту наших кораблей все эти электронные средства противодействия?