Она не была надежным другом, каким всегда себя считала. Она больше не была смелой. Случись сейчас война, она не повела бы всех в атаку, не бросилась бы накрыть своим телом гранату.

Она окаменела, так будет вернее.

Другого слова не подобрать. Остатки сил — скользкие и маленькие, словно рыбка в руке, которую не удержать — ушли на то, чтобы управлять эмоциями. Она не понимала, как ей принять сочувствие, как не отстраняться от людей. Пришлось притворяться, что она справляется.

— Они здесь ради тебя, Джуд, — сказала Молли. — Чем мы можем помочь?

Помочь. Эти женщины помогали друг другу, совершая невозможное.

Джуд сделала глубокий вдох и попыталась выпрямиться. Попытка не удалась, и она снова согнулась. Тем не менее она вцепилась в руку Молли и пошла вперед, шаг за шагом.

Женщины в приемной поднялись, как по команде.

Джуд позволила им окружить себя, обнять. Она не хотела видеть их слез, но женщины плакали, удерживая тем самым ее от рыданий.

Джуд оставалась среди них столько, сколько могла, ощущая отчаянное, ледяное одиночество. При первой же возможности она убежала на дрожащих ногах обратно в тихую палату Зака.

Следующие двадцать часов она почти не выходила в коридор, зная, что люди там, ждут, расхаживают, перешептываются — Молли с мужем, Тимом, еще несколько соседей и ее мать, но Джуд это не трогало.

Они с Заком сидели вместе, тупо глядя в телевизор на стене и ничего не говоря друг другу. Пропахшую антисептиком палату заполняло только отсутствие Мии, и только об этой потере им хотелось говорить, но не было сил найти слова, поэтому они сидели молча. Единственный раз они переключили канал, когда начались новости. СМИ подхватили историю аварии, но ни Джуд, ни Зак не могли вынести дикторского текста. Майлс, к счастью, прервал поток звонков спокойным «без комментариев».

Наконец, во вторник утром, выписали Зака.

По дороге домой Майлс не переставая говорил. Он старался «идти дальше», влиться в поток новой жизни, но ни Джуд, ни Зак его не поддержали. Все попытки Майлса натыкались на пустое место на заднем сиденье, и в конце концов он сдался, включив радио.

«…на Пайн-Айленд в аварии погиб подросток…»

Джуд выключила радио, в машину вернулась тишина. Она обмякла в кожаном кресле, с включенной на максимум печкой, чтобы наконец-то согреться, и тупо смотрела в окно, как паром входит в порт. Она настолько погрязла в горе, что почти не разглядела знакомый островной пейзаж, но потом вдруг узнала, где находится.

Майлс свернул на Найт-роуд.

Она охнула.

— Майлс!

— Черт, — буркнул он. — Привычка.

Деревья по обе стороны дороги были похожи на великанов, закрывших упрямое июньское солнце. На обочинах дороги залегла глубокая тень. На одном из высоких деревьев гордо восседал орел, что-то высматривая внизу.

Они свернули на крутом повороте и оказались на месте аварии. На сером асфальте остались следы заноса. Дерево треснуло, полствола лежало на боку. У основания возник целый мемориал.

— О боже, — произнес на заднем сиденье Зак.

Джуд хотела отвернуться, но не смогла. Овраг между дорогой и сломанным деревом был завален букетами, мягкими игрушками, школьными флажками и фотографиями Мии. Рядом с дорогой был припаркован вагончик со спутниковой тарелкой на крыше: местное телевидение. Джуд заранее знала, что передадут вечером в новостях: кадры с подростками, детьми, которых она знала еще щербатыми, с детского сада, они понесут на место аварии сувениры, собранные за их короткую жизнь, держа в руках зажженные свечи в стеклянных сосудах, и у них будет испуганный вид.

А что случится потом со всеми этими мягкими игрушками, которые здесь лежат? Наступит осень, дождь лишит их красок, а это место станет еще одним напоминанием потери.

«Меньше мили», — подумала она, когда Майлс свернул на гравийную дорогу к дому.

Миа погибла совсем рядом с домом. Ребята могли бы дойти пешком…

У дверей появилось еще одно место поклонения. Друзья и соседи украсили вход цветами. Когда Джуд вышла из машины, в нос ей ударил сладкий пьянящий аромат, но некоторые цветы уже увядали, их лепестки свертывались и темнели.

— Избавься от них, — сказала она мужу.

Он посмотрел на нее.

— Они красивы, Джуд. Они означают…

— Я знаю, что они означают, — резко сказала Джуд. — Люди любили нашу дочь — девочку, которая больше никогда не вернется домой. — У нее перехватило горло. Она не могла смотреть на эти цветы.

Она бы сделала то же самое для любого соседского ребенка и также плакала бы, покупая букеты и раскладывая их перед домом. И ее бы терзало невероятное чувство потери и острое сладостное облегчение от сознания, что с ее детьми все в порядке. — Они все равно скоро завянут, — наконец проговорила она.

Майлс сгреб ее в объятия.

Зак подошел к родителям, прижался к Джуд. Ей хотелось обнять сына, но она чувствовала себя парализованной. Все силы уходили на то, чтобы просто дышать этим приторным цветочным запахом.

— Она любила белые розы, — сказал Зак.

От этих слов Джуд накрыло новой волной горя. Как так вышло, что она не знала этого про собственную дочь? Столько часов провела в саду, а так и не посадила ни единой белой розочки. Она посмотрела на цветы, высаженные у входных дверей. Георгины, циннии, розы всевозможных цветов, кроме белого.

В приступе гнева она сгребла все цветы и понесла в лес за гараж, где швырнула их прямо в заросли.

Она уже хотела повернуться, когда ее взгляд привлекло какое-то белое пятнышко.

На самом верху цветочной горы лежал нераскрытый бутон розы цвета свежих сливок.

Джуд пробиралась сквозь кустарник, крапива хлестала ее по лицу и рукам, обжигая кожу, но она не обращала внимания. Она подняла одинокий бутон, крепко зажала в дрожащей руке, почувствовав укол шипов.

— Джуд!

Она услышала голос Майлса, который звучал все ближе. Сжимая одинокий стебель, она оглянулась.

В приглушенном солнечном свете он выглядел изнуренным и хрупким. Она увидела ввалившиеся щеки и его тонкие пальцы, протянутые к ней. Он взял ее за руку и помог идти. Она посмотрела в серые глаза мужа, которые когда-то были для нее единственным настоящим прибежищем, но увидела в них только пустоту.

Они прошли в дом, ярко освещенный огнями и жарко натопленный.

Первое, что заметила Джуд, зеленый свитер, висевший на антикварной вешалке у двери. Сколько раз она просила Мию забрать свитер к себе в комнату?

«Обязательно, Madre. Честное слово. Завтра…»

Она отпустила руку мужа и хотела потянуться за свитером, когда услышала голос матери:

— Джудит!

В дверях стояла Каролина в элегантной серой блузке по фигуре и черных брюках. Она протянула руки к Джуд, обняла ее. Джуд надеялась найти в материнском объятии утешение, но оно оказалось таким же холодным и бездушным, как все между ними.