— Месье Болотов, почему без маски? — это Шарль, наконец, соизволил посмотреть на меня.

— Кто бы говорил!

— Это смертельно опасно.

— Не вам учить меня осторожности. Я-то выйду отсюда и накачаюсь антибиотиками. И сразу, а не хрен знает когда после заражения. Смертельно опасно пренебрегать анализами. А повязка разговаривать мешает. Может еще этот «скафандр» надеть?

— Не помешало бы.

Я не то, чтобы не боялся смерти. Но после европейской и азиатской войн, трех землетрясений, нескольких покушений и постоянной близости Эммануила этот страх несколько притупился. Я растерял часть инстинкта самосохранения, зато приобрел гордыню солдата, который «пулям не кланяется».

Человек в защитном костюме раздражал, являясь ярчайшим напоминанием о серьезности опасности.

— Вы все сделали? — спросил я.

— Да.

Он посмотрел на часы. Рука в защитной перчатке. Часы поверх.

Эти самые «скафандры» были только у нас, в армии, на АЭС и стратегических объектах. Остальные медики работали в масках. Эта мысль несколько успокаивала.

— Через полчаса придет медсестра. Нужна инъекция антибиотика.

— Хорошо, — сказал я. — В таком случае вы свободны.

Я сел рядом с Шарлем и обнял его за плечи.

— Все будет хорошо.

Он попытался отстраниться:

— Не делайте этого!

— Да ладно! Где наша не пропадала.

Он побледнел, схватился за сердце, часто задышал. Я помог ему лечь.

— Я думал, что СВС никак не проявляется.

— Проявляется, если его лечить, — тихо сказал он.

Я вспомнил палестинские пещеры, слова Марка: «Чего ты больше им желаешь: спасения или легкой смерти? Просто, одно другому противоречит». Похоже, здесь была та же ситуация: лечение могло привести к мучительной смерти вместо мгновенной, поскольку уменьшало дозу яда.

Пришла медсестра. Тоже в защитном костюме. Посмотрела на бледное лицо д'Амени, помрачнела. Пустила струйку из шприца. Опять руки в перчатках. Я взглянул на свои голые ладони и отвернулся к окну.

— Вам бы лучше уйти, — голос глухой, как из бочки, даже не сразу понятно, что женский.

— Мне лучше остаться, — сказал я.

— Вам лучше уйти и лечь в постель.

— Здесь я решаю!

Я остался. Сел на край постели Шарля.

— Ну, как?

— Пожалуй, чуть лучше.

Приподнялся на локте. Бледен был по-прежнему.

— Зачем вы ради меня рискуете?

— Вы больны.

— Ну и что? Я вам не брат.

— Вы больны отчасти из-за меня.

— Из-за себя.

Из-за собственного разгильдяйства! Потому что шлемазл, как говорят евреи. Сколько их было химиков, врачей, естествоиспытателей погибших от собственного легкомыслия! Куски урана вручную соединяли, чтобы экспериментально найти критическую массу! Господин Беккерей носил в нагрудном кармане ампулу с радиоактивным веществом. Первооткрыватель фтора был то ли четвертым, то ли пятым в ряду тех, кому удалось его получить — просто первым выжившим. А уж господа медики, какой только хрени себе не прививали! Я тайно восхищался этими людьми и презирал себя за это: недодавленный романтизм!

Д'Амени казался принадлежащим к этому сорту людей, хотя ничего не открыл. Но он тоже рисковал собой, и до боли неразумно. Жаль! Мне бы не хотелось его потерять.

Была еще одна причина, по которой я за него держался. Он был моей нитью Ариадны, способной вывести из метафизического лабиринта, куда меня завел Эммануил, моим связным с той стороной. Я четко понимал, что Эммануил не Бог. Иначе он бы остановил разрушение мира, так ему невыгодное. Он лгал. Я слишком долго ему верил. Я чувствовал себя обманутым. Но уйти сейчас означало предать его в самый трудный момент. Это казалось подлым. Но мало ли что? Я перестраховывался, я держал эту нить так, на всякий случай. Как тайную тропу для отступления, как пожарную лестницу, как запасной выход. Просто для душевного равновесия.

— Шарль, расскажите мне о себе.

— Зачем вам?

— Вы мне интересны. Откуда такие идиоты берутся?

Он пожал плечами.

— Бургундия, медицинский факультет Сорбонны, работа врачом…

— Вы родом из Бургундии?

— Да, из-под Макона. Точнее из Корматэна. Есть такой маленький город.

Я вспомнил события почти трехлетней давности. Неудачная ядерная бомбардировка объединенных европейских держав, это было как раз там, под Маконом.

— Вы там бывали? — спросил Шарль.

— Да, с войском Эммануила. Странное совпадение…

— В череде странных совпадений, возможно, заключена воля божья. То, что мы с вами встретились — тоже странное совпадение.

— Пожалуй. А дальше, после работы врачом?

— Орден госпитальеров.

— Ого! Вы дворянин?

Я знал, что для вступления в орден госпитальеров нужно представить родословную из офигительного количества поколений предков.

— Да. В Корматэне мой родовой замок.

Он еще и аристократ! Как всякий плебей, добившийся всего сам, без родственников и предков, я презираю аристократов. «И мой единственный отец: мой ум, мое к науке рвенье, мое перо». И при этом с детства люблю рыцарство. Как во мне это совмещается одному Богу известно. Они же все были аристократы — эти рыцари!

— Как ваше настоящее имя?

— Месье Болотов, не спрашивайте меня об этом.

— Почему?

— Я буду вынужден ответить и уйти.

Я хмыкнул.

— Уплывете на ладье, ведомой лебедем?

Он печально улыбнулся:

— Думаю, более прозаично.

Зачем я его расспрашивал? Нашел время! Чем это лучше сыворотки правды — допрашивать умирающего? Умирающего? Я вдруг понял, что это так. Он не то, что не уйдет — он не выйдет из этой комнаты. Надо воспользоваться случаем и все узнать. Кто информирован — тот господин. Все равно придется искать другого связного. Мысль была ясной и холодной, в стиле Эммануила.

— Отвечайте, — сказал я.

Он прикрыл глаза.

— Меня зовут Шарль де Борс. Так что «Шарль д'Амени» — почти настоящее имя. Амени — деревня в двух километрах от Корматэна. А «Борс» название моего замка, данное в честь самого знаменитого из моих предков. Я рыцарь Монсальвата, потомок Борса, короля Ганского, одного из трех рыцарей, достигших Грааля.

— Ладно. Кто такой Жан Плантар?

Он задышал чаще, кожа приобрела сероватый оттенок. Ну! Поторопись!