Оторвавшись от ее губ, Андре прижал ее к себе и чуть слышно засмеялся.

– Теперь мне будет труднее уйти от тебя, принцесса.

– Так не уходи, – беззаботно прошептала Эмили, словно паря в облаках, – Хотя, мне кажется, это не совсем прилично. – Она почувствовала, что он улыбается.

– А тебе это так важно?

– Нисколько, – прозвучало достаточно твердо.

– И мне тоже.

– А если вернется Оливия?

– Тогда придется выскочить в окно... Надеюсь, твоя сестра не носит с собой пистолет?

– Испугался? – неожиданно для себя хихикнула Эмили. – Нет, не носит. – Но улыбка ее вдруг увяла. Его присутствие не давало ночному кошмару вновь вернуться, и Эмили судорожно вцепилась в его руку. – Ты не уйдешь, пока я не засну?

– Нет, принцесса, – пообещал Андре, и сердце его перевернулось от жалости.

Вытянувшись на постели, он крепко прижал Эмили к себе. И в эту минуту для него не было чести выше, чем держать ее в своих объятиях.

– Скажи, тебя когда-нибудь целовали?

Оливия в немом изумлении уставилась на младшую сестру. Вопрос возник будто из ниоткуда. Перед этим они увлеченно обсуждали, что нужно сделать в саду.

– Целовали? – протянула Оливия, не веря собственным ушам.

– Да, – кивнула Эмили. – Тебя когда-нибудь целовал мужчина?

Оливию бросило в жар. Мысли ее мгновенно перенеслись к Доминику. Да, ее целовали... Этот поцелуй она будет помнить вечно, но рассказать об этом сестре у нее не поворачивался язык. Об этом будут знать только он и она. Она попыталась выдавить из себя смешок.

– Эмили, ради всего святого, почему тебя это интересует?

– Не надо относиться к этому так легко, Оливия. – Эмили отставила в сторону чашку. – Я знаю, что Уильям без ума от тебя. И подумала... может, вы с ним целовались. И мне захотелось расспросить, что это для тебя значит. То есть... я хотела спросить, как ты себя при этом чувствовала... Ой, я совсем запуталась!

– Будто весь мир у моих ног, – слетело с губ Оливии, прежде чем она успела сообразить, что говорит.

– Да-а? Неужели правда?

Господи, помоги ей! Именно так. Только не с Уильямом... Печальная улыбка тронула губы Оливии.

– Эмили, – мягко сказала она, – не знаю, как тебе об этом сказать, поэтому, видно, лучше говорить все как есть. Видишь ли, я не люблю Уильяма. И может быть, это глупо, но замуж я выйду только за человека, которого полюблю.

– И вовсе это не глупо! – В глазах Эмили вдруг появилась тоска. – Я могу только молиться, чтобы так оно и было.

– И я тоже, родная, я всей душой буду молиться, чтобы и ты нашла свою любовь. – Оливия ласково сжала ее руку.

К ее ужасу, слезы вдруг брызнули из глаз Эмили. Оливия бросилась к сестре.

– Эмили! – Она обхватила ее за плечи. – Милая, что произошло?

– А я никогда, наверное, не выйду замуж. – Одинокая слезинка повисла на ресницах Эмили.

– Эмили, о чем ты говоришь? Ты еще так молода... так хороша собой и...

– И слепа.

От этих слов сердце Оливии чуть не разорвалось.

– Для того, кто тебя полюбит, это не будет иметь никакого значения.

– Я буду для него обузой! – Опустив голову, Эмили стиснула руки.

– Но ведь для меня же ты не обуза, – возразила Оливия. – Значит, не будешь обузой и для человека, который тебя полюбит.

– Ты не понимаешь, – прошептала Эмили, покачав головой. – Это так ужасно... полюбить человека... и знать, что никогда не увидишь его лица.

Острая боль полоснула Оливию по сердцу. В горле встал комок. Вместо ответа она только крепко прижала Эмили к себе. У нее возникло странное ощущение, что сестра чего-то недоговаривает. Оливия решила не расспрашивать. Если Эмили захочет, она сама расскажет.

– Конечно, я не могу судить, – мягко сказала она. – Я могу только молить Бога о том, что когда ты встретишь того, кто тебя полюбит, то это ничего не будет значить.

Эмили, как испуганный ребенок, прижалась к ней крепче. Улыбнувшись сквозь слезы, она решительно смахнула их с ресниц.

– Ты точь-в-точь как мама, Оливия: всегда знаешь, что нужно сказать, чтобы утешить. – Какое-то время, погрузившись в свои мысли, Эмили молчала. Потом снова решилась заговорить: – Знаешь, что я думаю? – На лице ее появилось задумчивое выражение. – Если женщина, когда ее целуют, чувствует себя так, как ты говоришь... словно весь мир у ее ног... значит...

– И что тогда? – нахмурилась Оливия.

– Тогда, значит, она влюблена! – тихо закончила Эмили.

Улыбка на лице Оливии застыла. Сердце глухо заколотилось. Нет, в ужасе подумала она, нет, этого не может быть! Она не могла влюбиться в Доминика...

А может, она ошибается?

Доминику не давала покоя мысль о том, что он напугал Оливию... злоупотребил ее доверием, а этого делать было нельзя. В своем нетерпении он переступил черту, заходить за которую не следовало. Стоило только закрыть глаза, и он видел ее как наяву: нежное пленительное тело цвета драгоценной слоновой кости, так доверчиво открытое его взгляду... его прикосновениям. Ладони его продолжали ощущать тяжесть ее груди, трепещущей при каждом вдохе. Доминик хрипло застонал: желание испробовать на вкус розоватые соски сводило его с ума. Но безошибочный инстинкт подсказывал ему, что Оливия потрясена до глубины души. И все-таки он был счастлив... счастлив оттого, что до сих пор ни один мужчина никогда не прикасался к ней. Однако эта уверенность лишь подливала масла в огонь бушевавшего в нем желания.

Доминик проклинал себя за глупость. Будь у него хоть капля разума, он давно бы отыскал горячую, покладистую девку и торопливо и жадно удовлетворил бы с ней терзавшую его страсть. Господи, да все что угодно – лишь бы выбросить из головы Оливию!..

Но он не мог думать ни о ком, кроме нее. И не хотел никого, кроме нее.

Она сводила его с ума так же верно, как если бы наложила на него заклятие. И при этом была так близко – в его собственном доме! Еще никогда в жизни ни одна женщина не пробуждала в нем такого неутолимого желания! Он чувствовал себя как умирающий от жажды, которую могла утолить только она... Присутствие Оливии лишало его разума. Он понимал, что надо избавиться от этого наваждения, но все острее ощущал, что это чувство сильнее его.

И как не раз уже бывало прежде, он словно разрывался между двумя мирами, готовый проклинать цыганскую кровь, которая текла в его жилах... Проклинать потому, что именно в ней видел единственную причину холодности Оливии. Снова и снова Доминик вынужден был напоминать себе: пусть Оливия всего лишь служанка в его доме, это ничего не меняет; она все равно леди... леди, которая никогда не опустится до того, чтобы разделить ложе с цыганом.