«Хорошо хоть это понятно…» Светлова слушала монотонный докторский голос и успокаивалась.

— Самое сложное в жизни женщины, — продолжала врач, — это то, что всякого рода жизненные испытания обрушиваются, как назло, «не вовремя», нисколько не учитывая ее физиологическое состояние.

— Да уж… «Не вовремя» — это точно! — согласилась Светлова. — А мне еще тут путешествие предстоит… на самолете.

— Да вы что, дорогая моя?! Самолет ни в коем случае!

— Но… я быстро… денька на три… туда — обратно.

— Денька на три… туда — обратно?! Да вы просто, мамочка, рехнулись! — Врачиха теперь смотрела на Светлову враждебно, как на личного врага. — Перелет — это стресс! Очень серьезный, заметьте, даже для здорового организма стресс. А если через три дня вы летите обратно — это двойной удар. А для него — это вообще катастрофа. — Пожилая женщина-врач скосила глаза на Анин животик.

— Но…

— Никаких «но» просто не может быть. Период полной акклиматизации для взрослого человека семь дней, для ребенка двадцать четыре дня. До двух лет детям вообще лучше никуда не ездить, а потом, после двух, — не меньше чем на месяц. А вы что удумали?! Два перелета за несколько суток! Вы представляете, какая жестокая у вас будет реакклиматизация? Это же двойной удар, двойной стресс.

— Но это же недалеко… — робко засопротивлялась Светлова. — Это не Африка, не Австралия, не горы, в конце концов! Там почти такая же погода, климат…

— Акклиматизация — это не только приспособление организма к другому климату. Прежде всего это адаптация в условиях иного магнитного поля. Акклиматизация — это всегда стресс.

Глаза пожилой женщины, потрясенной невежеством и непросвещенностью пациентки, пылали таким праведным миссионерским гневом, что, если бы на стене ее кабинета вдруг обнаружился лозунг — огненные буквы что-то вроде «Акклиматизация — вечное мировое зло», Светлова бы уже почти не удивилась.

— Ни в коем случае, — жестко повторила врач.

— Да? — растерянно переспросила Светлова.

— Да! — отрезала врачиха и, чуть сжалившись над совершенно уничтоженной Светловой, добавила: — Поезжайте поездом, если так уж необходимо.

При этом весь ее вид выражал полное неодобрение. Ну какая такая может быть необходимость у «мамочки» куда-то там ехать, тем более лететь?! Сидела бы себе за печкой, чепчики вышивала… Как и полагается приличной женщине на сносях.

Аня вздохнула. Увы, была, была такая необходимость! Конечно, она бы вышивала чепчики… Но как их вышивать, если Ладушкин пропадает за просто так?!

Письмишки, которые Гоша посылал Светловой из Центра культуры имени Жоржа Помпиду, предоставляющего бесплатно компьютеры и Интернет всем, кто в них нуждался, не оставляли сомнений: Ладушкин, если не найдется для него законная возможность вернуться домой, удумал такое… Мало не покажется! Эта переписка «имени Жоржа Помпиду» наводила Светлову на самые мрачные предположения относительно дальнейшей судьбы Егора и заставляла торопиться.

Совсем, кажется, скисший от неудач «доберман-пинчер» Ладушкин, судя по интонациям его писем, походил теперь более на сбитого с ног внезапной чумкой больного пса.

Так, в одном из письмишек Гоша обмолвился, что у него заканчивается паспорт… И, стало быть, можно было предположить, что свои кардинальные задумки Гоша приуготовил на конец этого оставшегося у него отрезка времени.

И Светлова купила билет в Мюнхен.

До отлета у нее оставалось еще три дня.

Итак, то, что посоветовал капитан относительно Мюнхена, она выполняет.

Оставалась еще пара пунктиков. Если исходить из мудрых наставлений капитана… Глинищевы и Уфимцев.

Аня увидела ее издалека.

Глинищева сидела на скамейке у подъезда, покачивая детскую коляску, как это делают десятки других таких же молодых женщин в этом спальном районе, сидящие точно так же, у таких же подъездов.

Светлова подошла поближе и остановилась незамеченная.

Близоруко склонившись над книгой, Алена Глинищева читала вслух.

Это вовсе не было сказкой про Красную Шапочку или детскими стихами про Таню, которая громко плачет, уронив в речку мячик…

Алена читала вдохновенно, насколько ей позволял ее глухой монотонный, еще при первом знакомстве так настороживший Светлову довольно невыразительный голос:

— «Морганатический брак, как и брак обычный, считается действительным во всех отношениях, — читала молодая женщина, — но сопровождается определенными ограничениями для одного из супругов. В таком браке дети не имеют династических прав, не пользуются ни титулом, ни гербом родителя и по сути начинают новый род и получают новую фамилию».

Девочка, дочка Алены, сидя в прогулочной коляске, несмотря на свой почти трехлетний возраст и разумную, показавшуюся прежде Светловой почти взрослой, речь, на сей раз сосала пустышку — у некоторых детей эта привычка сохраняется очень долго — и, видимо, почти убаюканная монотонным голосом матери, засыпала…

— «Фамилии светлейшей княгини Лович, светлейших князей Юрьевских, князей Палей обязаны своим появлением строгим правилам, регламентирующим браки членов императорской фамилии. Когда великий князь Михаил Михайлович женился на внучке Пушкина, графине Софье Николаевне Меренберг, дочери графини Натальи Александровны Пушкиной-Дубельт-Меренберг и принца Николая-Вильгельма Нассауского, император Александр Третий, двоюродный брат Михаила Михайловича, не признал этого брака, считая его недействительным…»

Монотонный бесстрастный голос Алены чуть дрогнул.

— «Супруги, — продолжала она, — навсегда остались в Англии, где Софья Николаевна для себя и детей получила от королевы Великобритании титул графини де Торби. От этого брака родилось трое детей, Анастасия, Надежда, Павел…»

Голова засыпающей девочки в туго завязанной розовой шапочке — так туго, что щеки у нее свешивались, как у хомяка, — склонялась все ниже, пока не опустилась так низко, что пустышка выпала изо рта…

Трудно было предположить, будто что-то из услышанного проникает в сознание малютки. Она заволновалась, только потеряв пустышку.

Но ее мать этого не замечала. Она читала увлеченно… Все эти вереницы двойных и тройных имен, видимо, завораживали ее, как сладкая, неземная музыка.

Эти имена явно не были для нее пустым звуком — это был ее мир. А беда графини Торби, которой было отказано в признании брака, явно воспринималась острее и ближе, чем развод соседки по лестничной площадке, которую бросил муж.

Между тем девочка в туго завязанной розовой шапочке, потеряв пустышку, хотела было захныкать… Но успокоилась, самостоятельно найдя выход из создавшегося трудного положения. Столь же энергично малютка принялась вместо пустышки сосать свой толстый пальчик.

— «В одна тысяча девятьсот тридцать пятом году великий князь Кирилл Владимирович, провозглашенный в 1924 году Кириллом Первым, установил новые правила для вступления в морганатические браки для членов дома Романовых. — Ее мама, ничего не замечая вокруг себя, все продолжала читать ей вслух. — В этих правилах говорилось, что жены и дети с нисходящим потомством членов императорского дома при неравнородных, но законных браках получают титул и фамилию князей Романовских с добавлением к ним и девичьей фамилии жены означенного члена императорского дома с титулованием жены и старшего в сем роде Светлостью».