— Мы здесь первый и последний раз.

— Понято… А кроме ресторана, самый великий нейрохирург Европы был хоть чем-то поощрен?

— Ну… Кавказ же. В кармане звенит, Елена Андреевна.

— Тогда приеду.

Я немного опоздала к началу обеда; за столом было шумно, веселые кавказские мужчины налегали на шашлык и виски. Через пару часов я уже не могла встать из-за стола, желудок отчаялся в попытках переварить почти килограмм баранины. Наконец, с большим трудом распрощались и пошли в парк, а потом к морю.

— Что там сочинские больные головы?

— Уже идут на поправку. Хотя не, одна голова злокачественная оказалась.

— Жалко.

— Ничего, выковырял. Почти три часа колупался.

— Светило, одно слово.

— А то.

Я взяла его под руку; мы шли по набережной, смотрели на море. Годы учат ценить момент; минуты и часы, которые уже не повторятся. От того все вокруг становится в сотни раз прекраснее.

— Ленка, я сегодня думал, что мы будем делать в Питере, когда вернемся.

— Я не знаю. Тут мы в другом измерении, три тысячи километров от дома. Слава… я не смогу на отделение к тебе приходить. Это выше моих сил. Не хочу больше ни с кем местами меняться. Ни туда, ни обратно.

— Разве кто-то может твое место занять?..

— Смогла же.

— Я за это дорого заплатил. И теперь плачу´.

— Я тоже за все очень дорого заплатила. Зато теперь стало хорошо, живу и радуюсь.

— Вот это метко, Елена Андреевна. Значит, и я тоже живу и радуюсь? Пипец. Лен, я знаю, это все пошлятина. Не достоин и никогда не буду достоин. Но я хочу тебя видеть. Это все равно что дышать. Вернемся, я что-нибудь придумаю.

— Меня только не спросил. Хотя неудивительно… И вообще, не врите, Вячеслав Дмитриевич. Вы дышите только в операционной.

Вместо ответа доктор Сухарев впился в меня как паук, пришлось прикладывать усилия, чтобы отпихнуть его.

— Осторожно, доктор. Земля стала совсем маленькой. У нас тут один из стоматологов поехал с любовницей на «конференцию в Варшаву» и совершенно случайно прямо на Елисейских Полях с женой-гинекологом столкнулся. Она тоже на «конференции» была, только в «Праге». И самое интересное, тоже с «коллегой по работе».

Славка сначала громко рассмеялся, а потом резко остановился и больно сжал мне руку.

— Больше не будем на эту тему.

— Какую?

— Про любовниц. Мне неприятно. Я тебе сказал, что-нибудь придумаю.

Несколько дней после возвращения мы не виделись. Мир вокруг был все тот же, те же люди, расписание, привычки, места и события. Пятница у Асрян, суббота — бассейн, массаж, магазины. Так хотелось вернуться в прежнее течение не только физически, но и эмоционально. Не получалось; мысли путались, перепрыгивая через несколько октав в разные стороны, и только одно оставалось неизменным — нет способа загладить очевидное. Нет способа притвориться, что доктора Сухарева не существует, так же, как и нет ни одного, даже самого маленького повода простить меня. У Катерины и господина Ефимова нет поводов меня прощать.

Все равно, несколько дней прошли в ожидании звонка. Только вечером в воскресенье Славка напомнил о своем существовании. Точнее, не он. Я заезжала во двор после маникюра, когда позвонила кардиологическая Светка:

— Сидим, дежурим, сегодня вспоминали тебя за обедом.

— Что, опять прохлаждаетесь?

— Ага, прохлаждаетесь! Ты как будто забыла, Ленка. После трех в хирургии началось: два ДТП, непроходимость, еще пара аппендицитов до кучи… У нас пока тихо. Сижу, истории пишу. Вот, решила тебе позвонить. Народ страшно рад, что ты появилась. Федька со Стасом так вообще поспорили на тыщу, что ты вернешься обратно.

— Что-то ставка маловата; передай им, дуракам. Нет, Светка, не вернусь.

— Да я им так и сказала. Прошлого не вернешь.

— Осуждаешь меня? Признайся.

— Да ты что говоришь такое, Ленка, как ты могла подумать вообще! Я тогда на дежурстве еще полночи проплакала, правда. Так жалко было и тебя, и Сухарева. Дурак мужик, но разве ж виноват, что дураком родился? Такая любовь! Эх, Ленка. Завидую тебе страшной завистью. Так что не думай, какое там осуждение.

— Да как не думай. У нас же семьи у обоих, Светка. У меня ребенок, муж, у него тоже.

В трубка повисла секундная пауза.

— Лен, у Сухарева второй ребенок год назад родился. Два мальчика теперь.

Ни вздоха, ни стука сердца — на целых несколько секунд.

— Тем более, о чем разговор, Светка.

— Ой, не могу. Ленка, да как же так. Живем-то один раз. Вот же какая стерва, Ермолаева эта, ну просто дрянь. Когда вы расстались тогда, Славка же еще около года к ней не переезжал, представляешь? Ходил весь черный. Мы все надеялись, думали, помиритесь. А она не передать, как бесилась; все узнавала у народа, что там с тобой да как. Упокоилась, только когда узнала, что ты замуж вышла. Да еще как вышла — за хозяина клиники. Я знаю от девчонок из приемника, ты за Ефимовым замужем.

— Он не хозяин, просто главный врач.

— Ну и все равно, круто! Эта стервозина уволилась, только когда Верка из реанимации к тебе работать перешла, а потом рассказала девчонкам, что ты не одна. Пошла куда-то в день анестезиологом, чтобы не дежурить. Мне вообще кажется, она только чтобы замуж выйти и устроилась в большую больницу, правда.

— Черт с ней, Светка. Здоровья и счастья, как говорится.

— Ой нет, Лен, я так не могу. Ведь она жизнь твою поломала!

— Да не так все. Мы сами ее поломали… И я, и Сухарев. Да и вообще, живем же как-то теперь. Слава богу, здоровы и не голодаем.

— Да что ты такое говоришь?! Как будто уже не живем, а доживаем. Прямо слушать больно.

— Не причитай. Лучше собирайся летом и приезжай ко мне в Барселону с детьми. У меня там квартира.

— Да ты что?! Вот это да, ты молодец. Молодец! Если Ермолаева узнает, полгода будет батареи грызть.

— Да ладно, разве Сухарев мало зарабатывает?

— Ты ж его знаешь. Мог бы уже просто в золоте купаться. А он, как обычно — дали — хорошо, не дали — все равно хорошо. Вот Федька, так меньше пятидесяти за плановую холецистэктомию не возьмет; а этот, как молодой — даже не заряжает. Сколько дали, столько и ладно.

— Зато маэстро.

— Да… Имя, конечно, уже давно на него работает. Если бы Федя на таком уровне звучал, уже дачу на Канарах купил бы давно. А Сухарев вечно в облаках. Так что вот… ой, так к тебе в гости хочется! Барселона, это ж мечта, Ленка! Да теперь не знаю даже, кризис на дворе. Дежурств понабрала, палат платных взяла — еще пять коек сверху. Еле-еле уже, устала страшно. Так что не знаю, когда смогу вырваться…