Заплата. –Репа и я! Да где это видано?! И еще с утра пораньше! Да и то, что вы готовите, милая мадам Бджи, отвратная гадость! Тьфу на вас и вашу стряпню! Сами чистите свою репу!

– Все при деле, а он, понимаешь, увиливает, как грязный поток вдоль по улице!

– Заставьте Проныру!

– Но я и так, смею заметить, уважаемый мистер Заплата, – раздался голос Проныры, – как бы так помягче выразиться, занят неподъемным делом, весьма важным и ответственным. Перебираю черный перец, и извлекаю из него крысиный помет. А это… а это… А-апчхи! Ох, этот черный перец… А-апчхи! А-апчхи!

– Ленивая скотина, – продолжала мадам Бджи. – Даже кукла вон выглаживает утюгом дубовые листья, а мы у нас, видите ли, благородных кровей, мы не работаем!

– Заставьте Бенджи и Бонти! – гнул свое Заплата.

– Но у нас пальцы перебинтованы! – гневно воскликнули в один голос братья-музыканты. – Они сломаны!

– Ну вот, тогда и я работать не могу! Мой палец тоже сломан!

– Где?

– Вот!

И тут раздался истошный Заплатовский крик. Видимо, этот болван только что сам сломал себе палец. Только, чтобы не работать.

Брекенбок просто утомленно покачал головой. У него не было сил (особенно с утра) воспринимать весь этот безумный кавардак и его абсурдных отпрысков. У него не было сил даже удивляться или злиться на Заплату.

– Вот же ж дурак! – Судя по всему, мадам Бджи и сама не могла решить, что ей делать: смеяться или злиться на Заплату.

Тот же выл в голос. И продолжал выть, пока его не заткнули кляпом и не отволокли в сторону, валяться и скулить у дамского фургончика.

Брекенбок с горечью вспомнил свой чудесный завтрак из сна и бросил короткий взгляд на письменный стол. Там были лишь сухие корки на тарелке, да парочка мух, осуждающе на него глядевших: мол, тебе самому не стыдно?

Брекенбок нехотя напялил на голову колпак. После непродолжительной борьбы с рукавами, вполз во фрак и, широко зевая, направился к двери. Впрочем, стоило ему ее распахнуть, как утро стало еще хуже. Хотя казалось бы: куда уж хуже…

В некотором отдалении от фургона стоял Финн Гуффин по прозвищу «Манера Улыбаться».

…Утро Финна Гуффина началось ненамного лучше, чем у Талли Брекенбока. Такое часто бывает, когда утро является прямым продолжением ночи и, грубо говоря, и вовсе не «начинается», а «плавно проистекает» из нее.

Всю ночь шут глотал пилюли «Драже Бессонница доктора Трогморгроббурггрубвортона», и, не смотря на вгоняющую в сон фамилию их изготовителя, нужно признать, действовали они превосходно: стоило закрыть глаза на мгновение чуть более продолжительное, чем нужно для моргания, как голову пронизывала острая, как игла, и столь же тонкая боль. Поди попробуй с таким уснуть.

«Высплюсь после завтрака», – думал шут и продолжал мастерить.

Брекенбок со своим «Хватит сверлить посреди ночи!» лишь ненамного замедлил процесс. Когда хозяин балагана, разбуженный Заплатой, покинул тупик Гро, Гуффин досверлил все, что ему было нужно, а затем пробрался в фургон самого Брекенбока. Ночь оказалась плодотворной. Особенно, если учесть, что теперь у Манеры Улыбаться было все нужное для продолжения его работы – для ее завершения ему не хватало лишь старого потертого дневника с тиснением «БРЕКЕНБОК» на обложке, и вот он был в его руках.

Бессонница и все эти нервы вперемешку со страхами стоили того: Гуффин не просто обнаружил искомый им прямой рецепт, или, если угодно, инструкцию, но и открыл для себя в дневнике не только то, что ему требовалось, но и нечто совершенно поразительное. И это при том, что он перелистывал страниц на скорую руку, окидывая их поверхностным взглядом. Чтобы изучить все подробно, нужно было лишь выкроить парочку лет на вдумчивое изучение. К сожалению, сейчас у него не было не то что парочки лет, но и недели. Все должно быть готово к намеченной Брекенбоком премьере, а сделать предстояло еще много чего. Любой несчастный сиротка на месте Гуффина, лишь увидев список предстоящих ему «заданий на день», в ужасе умер бы от инфаркта. Мгновенно. Но Гуффин не мог позволить себе инфаркт. Особенно сейчас. Вот он и изучал, как мог, в спешке содержимое украденного дневника вплоть до того, как услышал кухонный колокол мадам Бджи. Ложка на проволоке застучала о казанок, и шут закрыл тетрадь в черной кожаной обложке. Ему было, о чем подумать…

Зевая и потирая отсиженный зад, он встал со стула. Гуффина качало из стороны в сторону, затылок чесался и требовал подушку, но шут сейчас не мог позволить себе заснуть. Начать с того, что пилюли будут действовать еще около получаса и главное – ключевая часть всего замысла должна была вот-вот осуществиться.

«Высплюсь после завтрака!»

Неимоверным усилием воли, за которую Гуффин себя одновременно и обожал, и ненавидел, он влез в пальто, взял зонт и выбрался на улицу. Где оказался наедине, словно с опасным проходимцем в вонючем тупике, ни с кем иным, как с этим отвратным габенским утром.

– Как-то это подозрительно, – пробормотал Манера Улыбаться. – Мерзость…

Согнувшись пополам, он уставился на изумрудную лужу, обнаружившуюся у стены зеленого фургончика и навеса Проныры. Лужа не выглядела обычной грязной лужей. Она выглядела, как чудаческая лужа. Франт среди прочих луж. Пижонская лужа.

– Кхм, – Гуффин разглядывал воду и грязь, по необъяснимой причине приобретшие странный цвет. – Что бы это значило?

Тем временем к шуту подошла сперва длинноногая рогатая тень, а за ней и ее хозяин Талли Брекенбок в колпаке. Брекенбок хмурился, пытаясь понять, что же Гуффин разглядывает. Лужу под ногами? Совсем, видать, уже спятил.

– Что это ты там сверлил ночью? – ни в коем случае не добродушно спросил Брекенбок.

– Зуб болел, – солгал Гуффин, не поднимая глаз. Он продолжил свои изыскания: опустил в лужу палец, после чего быстро извлек его обратно – палец позеленел и покрылся тонкой вязкой пленкой. Манера Улыбаться не любил зеленый цвет, поэтому подумал: «Фу, мерзость!» – и тут же вытер палец сперва о свое зеленое пальто, а после о свой горбатый зеленый зонтик.

– Ты попытался просверлить зуб? – удивился Брекенбок. – Как сверление и всякие там дрели могут вылечить зубы?

– Я слышал, в Саквояжне есть доктор, который врачует зубы. Так он постоянно их сверлит. Да мне