умный мужик. Беспутный, как и всё окружение отца, но искренне любивший его.

Поплакав, отец задремал. Младший сын сидел рядом, играя дедушкиной новой зубной щёткой.

Я позвонила Анне Владиславовне и предупредила, что Яков Ильич у меня, чтобы она не волновалась.

– Не давай ему пить, – попросила она.

Я обещала.

Через полчаса отец проснулся и долго сидел молча, обхватив голову руками.

– Дай мне что-нибудь выпить, – попросил он.

– Всё выпили, – ответила я.

– У тебя сердце есть? – обиделся он. – У меня друг близкий погиб, а ты жалеешь сто граммов для отца!

Муж налил ему коньяка и уговорил отвезти домой…

К этому времени Виктория Петровна добилась того, что Леонид Ильич удалил от себя брата, а заодно и всех его близких. Когда отец позвонил ему в очередной раз, она отказалась подозвать мужа к телефону. Отец разозлился и сказал:

– Я ему не холоп, а он мне не барин. Так и передай!

Слишком активное общение со случайными людьми и положение «брата Брежнева» тяготило его. А после трагической гибели Николая Скворцова он и вовсе затосковал. Я боялась срыва, запоя.

По роковому стечению обстоятельств именно в это время приболел наш младший сын, и у меня совершенно не было времени заниматься отцовскими проблемами.

Дома у него сложилась крайне напряженная обстановка. Отец жаловался:

– Чихвостят меня, Любка, как нашкодившего мальчика, дочки называют «дерьмом собачьим». А зятья, построившие карьеры на моем имени, мелко презирают.

И при этом очень смешно их изображал, выпячивая нижнюю губу и засунув руки в карманы, высоко поднимал плечи. Никто из близких не желал войти в его положение, помочь, поддержать. Он стал всеобщим позором для семьи Брежневых, второй Галей.

Однажды отец позвонил мне и попросил срочно подъехать к нему на работу. Он встретил меня в фойе министерства, чего до этого никогда не делал, и предложил пойти погулять в скверик напротив. Как только мы сели на лавочку недалеко от памятника защитников Плевны, он заговорил о семье и так горько заплакал, что мне пришлось встать и загородить его от выследивших и прибежавших за нами просителей.

– Ну уйди ты от них, в конце концов! – сказала я, злясь и жалея его одновременно.

– Не дадут, – плакал отец, – назад вернут. Я бы давно от всех уехал куда-нибудь к чертям подальше в какую-нибудь занюханную деревушку.

– Ну да, Лев Толстой тоже мне, – засмеялась я сквозь слёзы.

– Я как-то пришёл к брату, – продолжал он, вытирая платком лицо, – стал просить его отпустить из Москвы на Урал или в Сибирь простым инженером, но без них, а он мне говорит: «Я живу, мучаюсь. И ты живи». Вот и весь разговор.

О том, что вокруг отца сложилась такая тяжёлая обстановка, я не знала.

Мне также не было известно, до поры до времени, что умный председатель КГБ Андропов решил не вылавливать «просителей», а изолировать от них брата Брежнева. Тут и случай подвернулся, да и помощь не задержалась.

Жена отца, доведенная до отчаяния, позвонила Виктории Петровне. И та активно развернула против деверя бурную деятельность. К ней подключилась старшая дочь Якова Ильича, Елена, врач по профессии. Виктория Петровна боялась, что мой отец сболтнёт что-нибудь лишнее в своих компаниях, чему я сама неоднократно была свидетельницей. Одно дело досужие сплетни, совсем другое – достоверная информация из первых рук одного из самых близких родственников генерального секретаря.

* * *

Кажется, начиная с 1967 года Якова Ильича под видом лечения стали изолировать от просителей в клинике 4-го Управления. Я часто его там навещала, беседовала с врачами. На все мои вопросы они уклончиво ссылались на «разгулявшуюся печень».

– Думаешь, я не знаю, зачем меня сюда упекли? – спросил однажды отец. – Чтобы не забывал русскую пословицу: «Попал в стаю, лай не лай, а хвостом виляй».

Притихнув на время после задушевных бесед с Андроповым, отец вскоре опять густо оброс сомнительными личностями с Кавказа. Торгаши, спекулянты и просто непорядочные люди таскали его по ресторанам и, используя его имя в хвост и в гриву, покупали дефицитные «Волги», строили дачи, вытаскивали из-под следствия родственников-уголовников.

Для Виктории Петровны, стоявшей на страже семейных интересов, поведение моего отца было как нож в сердце. Она обратилась с жалобой к Юрию Андропову. Так возникло общее решение убрать брата Брежнева подальше под предлогом возможности быть «завербованным иностранной разведкой».

Однажды мне позвонил молодой человек и сказал, что у него есть записка от моего отца. Он писал, что находится в психушке и что, если его не освободят в течение трех дней, он за себя не ручается. Я заметалась по Москве.

На вопрос, где сейчас находится Яков Ильич, Анна Владиславовна ответила, что он в командировке.

– Вы уверены? – спросила я.

– Абсолютно, потому что он мне оттуда звонил.

Я растерялась. В подлинности записки я не сомневалась. Почерк отца мог скопировать только Леонид Ильич.

Я отправилась в АПН (Агентство печати «Новости») искать Галину Брежневу. Той, как всегда, на месте не оказалось, и мне ничего не оставалось, как передать через секретаршу просьбу немедленно связаться со мной. Галина не ответила.

Затем я позвонила Виктории Петровне и спросила, давно ли она видела моего отца.

– На днях, – был ответ.

– Вы знаете, что мой отец находится в психушке? Если его немедленно не выпустят, я вынуждена буду обратиться лично к Леониду Ильичу, – волнуясь, сказала я.

– Не вмешивайся не в своё дело, – резко ответила она и бросила трубку.

Никаких серьезных показаний для помещения моего отца в психушку не было.

Его лечащий врач как-то сказал мне, что «у Якова Ильича ярко выраженное негативное отношение к его положению „брата Брежнева“».

– Так это же нормальная реакция психически здорового человека, – ответила я. – Я тоже страдаю от того, что не племянница Льва Толстого. Так что?

Через два дня мне позвонил помощник Леонида Ильича Андрей Михайлович Александров-Агентов. Несмотря на его непростой характер, у нас были хорошие отношения. Он дружил с Хельмутом и даже советовал дяде не препятствовать нашему браку.

Поздоровавшись, Александров соединил меня с Леонидом Ильичём.

– Здравствуй, Любушка, – приветливо начал он. – Извини, родная, что не могу тебя принять, я сейчас должен выезжать. Расскажи, что там случилось. Только коротко, пожалуйста.

За пару минут я четко изложила суть дела. Он заметно разволновался:

– Ты расскажи это Андрею. Он разберется.

На следующий день отец позвонил и сказал, что он на свободе. Мы тут же полетели навстречу друг к другу. Выглядел он прекрасно, всё время обнимал меня, целовал и был явно счастлив…

В 1937 году, спасаясь от гэпэушников, Леонид уехал в Свердловск, где поселился у вдовы белого генерала. Перед его отъездом она ему