Поведал Иван Несторович о своем ахалтекинском приключении, чего прежде никогда не делал, во всех подробностях поведал, умолчав, разумеется, о таинственном дрессировщике, покорившем хищного зверя. Кабинет начальника госпиталя наполнился удивленными, даже ошеломленными возгласами, ибо никто не знал, что Иван Несторович опоздал в Ташкент только лишь потому, что почти две недели провел в плену этого легендарного бандита. Фельдшера стали засыпать вопросами. Зубов восхищенно пожал Иноземцеву руку, Боровский едва ль не с открытым ртом застыл, пробормотав: «Какое несчастье! Какое приключение!»

– Петр Фокич, – вздохнул Иноземцев, – занимайтесь пендинской язвой, вскоре ее назовут в вашу честь. Оставьте хаос в жизни на долю таких неудачников, как я.

Только Константин Карлович удивления не выказал, сидел с надменным, высокомерным лицом, поджав губы, поскольку для него новостью не было пребывание Иноземцева у Юлбарса, которое нарочно от персонала утаил, когда те спрашивали, отчего доктор так долго до Ташкента добирался. Утаил, чтобы иметь вескую причину всячески Ивана Несторовича ущемлять и прохода ему не давать. Испытывающе поглядев на Иноземцева, он и сейчас был готов его подвергнуть колкостям и насмешкам.

– Откуда вам известно, что именно о Юлбарсе речь? – недовольным жестом заставляя всех замолчать, спросил начальник госпиталя.

– А о ком же еще? Не он ли ограбил Захо? А теперь, видимо, засел в горах, как самый завзятый восточный разбойник. Или кто еще с тигром на поводке ходит? Я был в тот день у Дмитрия Николаевича, и Юлбарса узнал, и тот меня тоже. Так что полезней меня в операции по его поимке вам не сыскать, а ежели вы против, я к Тверитинову сам отправлюсь, и уж если не как врач, то как человек, который бандита этого хорошо знает, пригожусь.

– Хорошо-то вы в разбойниках разбираетесь, Иван Несторович, – ответил Майер и, опустив голову, сделал вид, что разглядывает бумаги. – Ваша осведомленность поражает. Дело в том, что уездный начальник именно вас-то и рекомендует для операции в горах, но вот незадача – ваше нездоровье вынуждает меня пересмотреть вашу кандидатуру.

– Я превосходно себя чувствую, уверяю вас.

Начальник госпиталя не сразу решил капитулировать. С одной стороны, он был рад избавиться от Иноземцева столь легким и выгодным способом – помрет с пулей в груди али от приступа, наградим посмертно и забудем. А с другой – было невдомек, отчего этот странный человек так рвался в горы, никак, за отмщением, а может, какое иное намерение возымел. За таким опасным и малопредсказуемым индивидуумом глаз да глаз требовался. Мало ли что у него на уме.

– Тогда поведайте нам что-нибудь любопытное о Юлбарсе еще. Но так, чтоб на пользу дела, а не патетичные похождения и без сентиментальных спекуляций.

– Пожалуйста, – ответил Иноземцев, откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди, – Юлбарсом, к примеру, не атамана зовут, как все вокруг полагают, а тигра. Большого такого, полосатого, с хвостом.

И мигом рассеял предположения многих, что тигр – это всего лишь шкура, ведь даже после разгрома магазина люди верить не хотели в существование дрессированного разбойника, все надеялись, что это актерские штучки какие-то. Даже были те, которые с пеной у рта доказывали, что вместо зверя нечто совершенно несуразное было, разукрашенный в полоску сарт. До чего род людской сказки придумывать горазд. Ведь даже не стеснялись присутствия очевидцев. Продолжали настаивать. Мол, совершенно невозможно, чтобы кто мог тигра приручить!

Но нет, был Иноземцев, который тигра воочию не единожды видел и портил теорию о шкуре.

После этого заявления доктора вызвали к Тверитинову, тот лично допросил его по вопросу бандита, хотя делал это вторично, помялся, покумекал, но утвердился в решении направить вместе с отрядом в двести человек его и еще одного врача Иноземцеву в помощь отрядить. Имени того узнавать надобности не имелось, ибо твердо решил Иван Несторович, что не бывать операции. Тотчас же после посещения градоначальника он отправился к князю Романову, просить того отозвать поход. Уж ссыльным он был или не ссыльным, но вес в организации такого рода кампаний свой имел, раз так скоро Ульяне удалось ему внушить мысль расправиться с легендарным басмачом.

Меж Канцелярией и особняком Николая Константиновича было несколько минут ходьбы. Иван Несторович подошел к резным решетчатым воротам парадного входа, выполненного в виде стеклянной веранды с длинным пандусом внутри, который князь соорудил специально, чтобы можно было в дом въезжать прямо верхом. Там его встретил камердинер. Миновали крыльцо, по обе стороны от коего красовались дивные бронзовые олени, восседавшие на коленях, миновали дубовые двери, круглую залу темного дерева, повернули направо, прошли невиданной красоты зимним садом в японском стиле с удивительными лубяными мостиками, переброшенными через текущие прямо по полу ручьи, меж покрытыми зеленой травой холмиками, с чудными японскими устройствами черного дерева, которые сами водой наполнялись и опустошались, с маленькими человечками в кимоно и мечами за спиной из фарфора, фарфоровые фигурки японок были украшены цветами. Потом попали в столовую, уставленную деревянной мебелью и с расписными стенами. Иноземцеву велели ждать. Он, едва ли не рот раскрыв, разглядывал чудесную вязь – арабские золотые буквы были повсюду. Слыхивал он, что это сплошь были строки из «Корана», перевод которого недавно Иноземцев приобрел у Собберея и успел дважды перечесть.

– Чем могу служить, господин доктор? – воскликнул князь, поспешно вбегая в двери. Он был одет по-домашнему, поверх сорочки – фартук, перепачканный красками.

– Я по срочному и важному делу, Николай Константинович. И хотел бы говорить без свидетелей.

Лицо князя болезненно скривилось.

– Вы требуете от меня невозможного. Но пройдемте в мою мастерскую, я надеюсь, четверть часа у меня есть.

Комната князя действительно была весьма скудно обставлена, и царил вокруг беспорядок точно такой же, как в комнате Иноземцева, в противовес идеальной строгости всего дома-музея. Банки с красками, рулоны, кисти всех мастей и размеров, палитры, несколько мольбертов с несколькими начатыми набросками, пол, не укрытый ковром, видимо, князь боялся его запачкать, и в довершение ко всему – окна без портьер: зачем художнику портьеры, которые скрывают свет?

– Я слушаю, – сказал князь; лицо его было напряжено и взволнованно, то ли знал наперед, зачем Иноземцев к нему прибыл, то ли боялся, что Дункан поблизости. Он встал у двери, и прежде чем Иван Несторович заговорил, дважды нервно открыл ее и закрыл.

– Возможно, даже вам известна причина, по которой я явился… – проронил Иван Несторович, сжав свою фуражку так, что затрещала кокарда.

– Нет, поверьте, я даже не догадываюсь, – нетерпеливым тоном отозвался князь. Видно было, что он считает секунды, и делает это не из пренебрежения вовсе к персоне доктора, а напротив, желая, чтобы то, с чем Иноземцев явился, осталось втайне от тюремщика Дункана.

– Господин градоначальник снаряжает поход в Чаткальские горы.