— Хорт, за сколько они должны выполнить решение высшего совета Трейдгарда? — повернулся я в сторону друга.

— Пока ты досчитаешь до десяти, — сообщил Хорт, меряя нехорошим взглядом стражей.

— Сделайте мне царский подарок, — снова обратился я к охранникам ласковым голосом, берясь за рукоять меча, — не открывайте эту дверь, пока я считаю до десяти. Раз, два…

При счете «три» побледневшие стражи, не сговариваясь, быстренько выдернули засов, с жутким скрипом распахнув решетку, а сами в темпе смотались, наверное, плакаться на мое нехорошее отношение папе Букану.

Пленники, для которых лязг решетки означал только одно — кого-то потащат на съедение, испуганно запричитав, отшатнулись от входа.

— Молчать! Слушать всем. — Хорошо поставленным голосом я мигом пресек нестройный гомон, заключенные послушно затихли. — Это мясной загон для смертников, я освобождаю вас, но вы будете должны мне, пока не отработаете. Кто согласен на мои условия и не хочет быть бифштексом — на выход.

Толпа изможденных людей сначала робко, потом все быстрее устремилась наружу, в загоне осталось только двадцать гномов, гордо уперших руки в боки, своей позой напоминая тещу при разговоре с припозднившимся зятем.

— Знакомая картинка, — хмыкнул Хорт, скосив глаз на нахмурившегося Дварина, тот молча двинулся к соплеменникам. Увидев среди орков гнома, пленники начали протирать глаза, очевидно не вполне им доверяя.

— Черный гном! — ошеломленно прошептал один из бородачей. — А я думал, их всех убили в битвах последней войны.

— А я думал, это вас всех убили на последней войне, — в тон ему ответил Дварин.

— Кого это «нас»? — Его оппонент вызывающе задрал сивую бороду вверх.

— Дураков, — хмыкнул Дварин, его черная с красноватым отливом борода ничуть не хуже взметнулась в ответ. — Но нет, не всех дураков война побила.

Лицо сивобородого налилось дурной кровью, и он открыл было рот, но его остановил резкий окрик из глубины гномьей группы:

— А ну-ка, подмастерье, осади! Я буду говорить.

Сивая борода опустилась, ее обладатель откатился назад, а вперед неторопливо выдвинулся крепкий седой гном.

— Я старейшина рода Огненного кремня, грандмастер Огилен, сын Гилмы. — Седой гном говорил не спеша, с величавым достоинством. — Кто ты и как очутился в темном городе, пленник ли ты?

— Мое имя Дварин, сын Перенена из рода Серого гранита, мастер первого разряда. Сюда я пришел по своей воле, чтобы протянуть веревку помощи братьям, провалившимся в расщелину беды. А сейчас выйди из клетки и выведи своих подмастерьев и учеников, не место здесь гномам.

— Знавал, знавал я доброго секирника Перенена. — Седой гном пристально вглядывался в Дварина. — Мы сражались в одном хирде в битве при Голдграде. Ты очень похож на него, расскажи мне эту сагу с самого начала.

Дав гномам наговориться, я отвел всю гоп-компанию к ближайшей точке общепита, представлявшей собой несколько котлов над кострами, окруженных грубыми лавками, все это великолепие накрывал дерюжный навес. Сытые гномы и гномы голодные — это две большие разницы. Заказав бородачам обед, я какое-то время приглядывался к ним.

Седой гном Огилен, сын Гилмы, мне, в общем, глянулся. Серьезный, немногословный, с умными глазами, сохранивший относительную опрятность, несмотря на скотские условия загаженного каменного мешка. Пожалуй, с ним можно иметь дело, но надо бы проверить на вшивость. Я вспомнил, как нас проверял сэнсэй, усмехнулся и решил рискнуть.

— Ну что, ходячие куски мяса, — обратился я к гномам, нацепив на физиономию выражение понаглее, — как самочувствие? А ты у них главный шницель, да? — Это уже к Огилену. — А теперь не расскажешь ли мне, как уважаемый старейшина гномьего рода деградировал до уровня убойного скота, которого после соответствующей процедуры продают на развес килограммами? Что было причиной?

Гномы вокруг своего вождя стали похожи на дедов-морозов покрасневшими бородатыми фэйсами и насупленными бровями, два дварфа поперхнулись кусками и закашлялись, сзади возмущенно засопел Дварин. Только старейшина был спокоен, даже улыбнулся, внимательно наблюдая за мной из-под кустистых бровей удивительно ясными, молодыми глазами.

— Причина? — Он тяжело вздохнул. — Глупость наша, что же иное. Караульные прозевали атаку, всех взяли теплыми в постелях.

— Старейшина, — сдавленным, словно простуженным голосом просипел дед-мороз с самой багровой мордой, похожей на спелый помидор, — почему ты разговариваешь с ним, а не вызовешь на поединок за дерзость?

— А потому, что он этого ждет, — поучительно поднял палец старейшина. — Запомните, никогда не идите на поводу у возможного противника и не спешите. Спешить надо, только когда объелся зелеными сливами, чтобы не запачкать штаны.

— А ведь он прав, — довольным голосом подтвердил я. — Это не оскорбление. Просто гораздо лучше один раз убить на поединке вспыльчивого самодура-соседа, чем играть с ним в дипломатию всю оставшуюся жизнь. А что касается моих оскорблений, то вот за них вира.

Я протянул старику гномий топор первого убитого мной гладиатора Букана. Увидев секиру, гном изменился в лице, седая борода старейшины предательски задрожала.

— Вира принята. — Руки Огилена ласкали секиру, как женщину. — Как она попала к тебе?

— От мертвого хозяина. — Я кивнул в сторону арены. — Орка из клана Кровавых клыков сегодня на судебном поединке приколол, этот топор у него в правой лапе был.

— Но, старейшина! — возмущенно вскочили сразу три деда мороза.

— Это мой топор, — сдавленным голосом сказал Огилен. — Он взял в бою и возвратил мне мое любимое оружие, секиру моего отца, деда и прадеда. За нашу свободу заплачено кровью и жизнью его воинов. Чтобы мы вышли из гнойной ямы и опять стали гномами, он бился один с тремя самыми здоровенными и свирепыми убийцами Кровавых клыков. Потому я буду говорить с ним, а вы — будете его уважать.

Гномы вокруг притихли, почтительно внимая старейшине.

— А что ко мне присматривается да подначивает, — продолжил Огилен, — так то понять можно. Орк, он не гном, наших обычаев не ведает, а дело, как я понял, с нами иметь хочет, и не всякий гном для того подойдет. А вот, к примеру, вспомните старейшину Галима, его характер да норов.

Гномы вокруг заухмылялись, видно, было что вспомнить. Бородачи задвигались, переговариваясь.

— Так орки, оне темные, как же с ими дело-то иметь? — засомневался один из дварфов.

— Поглядим, осмотримся, — степенно ответил Огилен, — да не спеша поразмыслим, там и решим. Мы ж не люди да эльфы, не всякие там торопыги. Весь мир на скалах и горах, костях земных, стоит, а мы плоть от плоти тех скал, самой земли, потому и решения наши должны быть основательны да прочны, чтобы века держались.

— Это святая правда, — закивали бородачи, — но орки, оне ж все равно темные, это как же?