«Поэтому возникла необходимость, — отмечается в бельгийском отчете, — пригласить Горта на данное совещание. Последний, однако, не мог прибыть на совещание ранее 19.00».

В 17.30 Вейган заявил, что ему крайне необходимо вернуться в Париж. Не повидав Горта, не выслушав от него доклада о положении английских войск и не изложив ему своих собственных намерений и планов действий французской армии, не ознакомившись на месте с обстановкой и ходом боевых действий за исключением кратких сведений из удаленных от поля сражения Кале и Ипра, Вейган срочно направился в Дюнкерк. Было решено, что обратное путешествие воздушным путем окажется невозможным в связи с активностью авиации противника — хотя, по данным французского офицера, бывшего в то время начальником аэродрома в Кале, никаких атак авиация противника в то время не предпринимала и французские военные самолеты продолжали пользоваться этим аэродромом вплоть до 23 мая.

Итак, вместо того чтобы лететь обратно на самолете, Вейган воспользовался миноносцем и прибыл в порт Шербур только на следующее утро. В Париж он приехал поездом в 10 часов утра. Если бы Вейган действительно стремился скорее прибыть в Париж, то ему достаточно было бы телеграфировать в Дувр, чтобы получить в свое распоряжение самолет с английского аэродрома. Он мог бы возвратиться в Париж не позднее 22.00 того же дня. Если бы, по соображениям престижа, он счел невозможным воспользоваться английскими транспортными средствами, то и в этом случае он все же мог высадиться с миноносца не в Шербуре, а в Дьеппе, который находится в два раза ближе, чем Шербур, и путь до Парижа был бы также сокращен более чем наполовину. Но вся его деятельность свелась к напрасной трате времени. (Немцы в это время продвинулись к Мантрёю и к предместьям Арраса, а к тому времени, когда Вейган, самоуверенный, как Одиссей, на всех парах прибыл в Париж, они начали наступление на Булонь.)

В полдень, на встрече с Рейно и Черчиллем, он, «живой, подвижной, жизнерадостный и остроумный, несмотря на целую ночь, проведенную в пути», изложил свой план — так называемый «план Вейгана». По этому плану бельгийская армия должна была отойти к реке Изер. Английские и французские войска на севере должны были перейти в наступление «как можно скорее и во всяком случае не позднее, чем завтра, т.е. 23 мая», в направлении Бапома и Камбре силами восьми дивизий. Вновь сформированные на юге страны французские войска, которые «успешно продвигались в направлении Амьена, должны были быть выдвинуты в северном направлении на соединение с английскими дивизиями».

Внешне этот план казался более убедительным, чем последний приказ Гамелена. По существу же он был точно таким же. Только более конкретные детали о количестве предполагаемых войсковых соединений в операциях да сроки осуществления плана отличают его от директивы № 12. Но ни этот план, ни директива не были практически осуществимы. Никакого четкого плана не получилось, и три дня командования Вейгана пропали зря.

Какова же была реальная обстановка, сложившаяся на 22 мая? Рискуя даже допустить некоторые повторения, мы все же считаем полезным вновь перечислить ряд фактов. Бельгийская армия, измотанная в боях, испытывающая острый недостаток боеприпасов, оборонялась на фронте более 100 километров и была уже неспособна отступать далее рубежа реки Лис. Английские экспедиционные силы выдерживали все более мощные удары пехоты противника на всем восточном участке фронта. В то же время Горт стремился создать западнее совершенно новый фронт огромной протяженности, направленный против левого клина немецких бронетанковых сил. 1-я французская армия с катастрофической быстротой теряла средства снабжения и боеприпасы. Моральный дух войск падал. Немецкие танковые дивизии, не оголяя своего фланга, повернули на север на всем протяжении от Валансьена до побережья.

Отвод восьми дивизий с фронта в этот момент настолько ослабил бы оборону, что фельдмаршал Бок смог бы действительно беспрепятственно выйти на побережье всей массой своей пехоты. Но, если бы каким-либо чудом и удалось сосредоточить в тех условиях восемь дивизий, этим дивизиям пришлось бы наносить удар без танков и с запасом боеприпасов максимум на три дня боя, имея перед собой немецкие войска силой в десять танковых и примерно в десять пехотных дивизий.

План Вейгана с военной точки зрения был настоящей бессмыслицей. Только развал всей системы французского руководства и бессилие французской военной мысли не позволили распознать это сразу же.

Признавал ли сам Вейган бессмысленность своего плана? Резкое недовольство, высказанное им 24 мая по поводу отвода французских войск из Арраса, казалось бы, говорит о срочных и отчаянных поисках оправдательных аргументов и виновных лиц. Причины сдачи Арраса войскам противника были рассмотрены ранее в этой книге. Нет необходимости повторять их вновь здесь. Необходимо только показать, что за обвинениями Вейгана, направленными вначале против Горта и затем против английского правительства, за ложным сообщением Черчиллю и Идену об освобождении французскими войсками городов Перонн, Альбер и Амьен скрывалась вопиющая нечестность этого человека.

В полдень 25 мая Вейган получил от старшего офицера штаба майора Фовеля доклад о состоянии 1-й армии Бланшара. Фовель отбыл из штаба Бланшара для доклада Вейгану в полдень накануне. В его задачу входило доложить Вейгану о том, что

«больше не оставалось ни малейшей надежды на возможность выполнить приказ Вейгана о проведении наступления войсками Бланшара. 1-я армия имела фактически в наличии только три боеспособные дивизии. Но и эти дивизии обеспечены артиллерийскими снарядами только на один день боя и одной суточной дачей продовольствия».

Произошли ли какие-либо события, способные изменить положение 1-й армии, за 12 часов, истекших со времени отвода войск из Арраса до момента убытия майора Фовеля на доклад Вейгану?

Произошло ли что-нибудь с этой армией, кроме того что она понесла чрезвычайно большие потери за три дня боев, прошедших после совещания в Ипре?

На этом совещании Бийот заявил Вейгану, что 1-я французская армия была едва в состоянии вести лишь оборонительные бои. Новый командующий 1 -й армией сделал при этом подробный доклад о положении и возможностях своих войск. Вейган должен был знать обстановку, однако он доложил Рейно и Черчиллю, что 1 -я армия сможет выделить пять дивизий из своего состава в счет восьми, требуемых по его плану. Если он не знал обстановки, ему следует сделать упрек в этом как верховному главнокомандующему. Если же он знал обстановку, то его следует обвинить в отсутствии элементарной порядочности и честности.

Последний абзац записи беседы между Фовелем и Бланшаром гласит:

«Генерал Вейган направил майора Фовеля к генералу Бланшару и телефонировал последнему, что в создавшейся трудной обстановке, в которой тот находился и о которой верховное командование хорошо знало, генерал Бланшар был единственным лицом, от которого зависело принятие дальнейших решений, и что честь французской армии находилась целиком в его руках».

Грубо говоря, генерал Вейган 25 мая уклонился от ответственности. После этого шага все решения Вейгана имели лишь косвенное значение для истории событий у Дюнкерка.