– Их кто-нибудь об этом спрашивал? – спросил Макки.

– Мастера красоты… Тапризиоты, – проворчал Билдун, и, помолчав, добавил: – Что еще у вас на уме?

– Я хочу вернуться в мячик калебана, – ответил Макки.

– Мы не сможем вас там защитить.

– Я знаю.

– То помещение очень мало. Если калебан перейдет…

– Фэнни Мэй никуда не собирается, я ее спрашивал.

Билдун вздохнул. Это было очень человеческое проявление эмоций. Пан-спекки позаимствовали у людей не только их физическую оболочку, когда решили перенять человеческую морфологию. Впрочем, разница между двумя видами оставалась очень значительной, и сейчас Макки еще раз напомнил себе об этом. Люди могут лишь поверхностно судить о мышлении и чувствах пан-спекки. Возвращение этого гордого сознающего существа в колыбель клана наверняка сопровождается сильнейшими переживаниями. Скоро появится новое создание, новая личность, обладающая всеми накопленными предками Билдуна знаниями, всеми данными, всеми…

Макки шумно выдохнул воздух.

Как пан-спекки умудряются передавать эти данные от одной особи к другой? Они все тесно связаны – обладатель эго и неразвитые зародыши, спящие и активные, будущие пожиратели плоти и мыслящие эстеты. Они все связаны, но как?

– Вы понимаете, что такое узлы соединения? – спросил Макки, глядя прямо в фасеточные глаза Билдуна.

Тот в ответ пожал плечами.

– Я вижу, как блуждают ваши мысли, – сказал он.

– Да ну?

– Наверное, мы, пан-спекки, тоже обладаем такими способностями, – сказал Билдун, – но если это и так, то эта способность нами совершенно не осознается. Больше я ничего не могу сказать по этому поводу. Вы и так слишком близко подобрались к сокровенному знанию о нашей колыбели.

Макки кивнул. Знание о колыбели пан-спекки было абсолютной тайной для всех остальных сознающих видов. Это была цитадель вида, его святая святых. Любого, кто слишком близко подходил к колыбели клана, пан-спекки могли убить. Никакая логика или рассуждения не могли остановить эту врожденную, безусловную реакцию. Предупреждая об этом, Билдун между тем не выказывал ни малейшей враждебности.

– Мы находимся в отчаянном положении, – сказал Макки.

– Согласен, – произнес Билдун с большим достоинством. – Можете действовать по своему усмотрению.

– Спасибо, – искренне поблагодарил Макки.

– Теперь все зависит от вашей головы, – добавил Билдун.

– Да, если мне удастся ее сохранить, – невесело отшутился Макки. Он открыл наружную дверь и вышел к шумной толпе журналистов. Репортеры были оттеснены от входа отрядом охранников. Макки мгновенно оценил ситуацию и в очередной раз убедился, как узвимы все, участвующие в этом действе.

◊ ◊ ◊

Когда Макки прибыл в пункт назначения, на освещенных утренним солнцем прибрежных скалах, нависших над мячиком калебана, уже собиралась толпа.

Как быстро распространяются дурные новости, подумалось ему.

Усиленные отряды охраны оттеснили сознающих, пытавшихся перейти с края скал на лавовый шельф. Летчики БюСаба блокировали воздушное пространство над жилищем калебана.

Макки остановился перед сферой и теперь внимательно следил за этой суматошной деятельностью; он чувствовал на щеке прохладные брызги, принесенные утренним ветром с моря. На планету он прибыл через люк перескока в квартире Фурунео, оставил инструкции подчиненным, а потом прилетел сюда на самолете.

Порт сферы, как сразу заметил Макки, был открыт. Вокруг него толпились охранники, патрулировавшие порученные им участки. Некоторые из них следили за входом, другие несли свою нелегкую службу внутри мячика.

На Сердечности стояло раннее утро, но стандартное время, подумал Макки, сильно отличается от местного. В Главном Центре Бюро была ночь, в Совете тапризиотов, где по-прежнему спорит Билдун, сейчас вечер… И только вечная вселенная знает, который теперь час на планете, на которой Эбниз строит свои козни.

Уже слишком поздно, позднее, чем все они полагают, подумал вдруг Макки.

Он протолкался сквозь ряды охранников, подошел к порту, воспользовался помощью одного из исполнителей, который подсадил его, и проник в сферу. Там царил все тот же пурпурный полумрак и было заметно теплее, чем на берегу моря, хотя и не так жарко, как прежде.

– Не говорил ли с вами калебан? – спросил Макки одного из караульных – рослого лаклака.

– Я бы не назвал это разговором, но это было довольно давно.

– Фэнни Мэй, – позвал Макки.

Молчание.

– Ты здесь, Фэнни Мэй? – спросил Макки.

– Макки? Твой вопрос о присутствии, Макки?

Макки показалось, что он ощутил слова глазными яблоками, прежде чем они достигли слуховых центров мозга. «Голос» калебана стал намного слабее.

– Сколько бичеваний она перенесла за прошедший день? – спросил Макки лаклака.

– За местный день? – уточнил солдат.

– Какая разница?

– Я думал, что вам нужна точная дата, – с обидой в голосе ответил лаклак.

– Мне просто надо знать, сколько раз на нее нападали за прошедшие сутки, – примирительно произнес Макки. – По-моему, она сильно ослабла за то время, что меня здесь не было.

Он посмотрел на гигантскую ложку, где угадывалось отсутствие присутствия калебана.

– Нападения были, не очень частые и не очень успешные, – ответил лаклак. – Мы собрали целую коллекцию бичей и рук паленки, но, насколько я понимаю, в лабораторию они так и не были переправлены.

– Макки запрашивает присутствие калебана, называющего себя Фэнни Мэй?

– Я приветствую тебя, Фэнни Мэй, – сказал Макки.

– На тебе заметны новые соединения, Макки, – произнес калебан, – но твой рисунок остается неизменным. Это ты. Я приветствую тебя, Макки.

– Контракт с Эбниз все еще приближает всех нас к окончательному разрыву непрерывности? – спросил Макки.

– Интенсивность приближения, вот что главное, – ответил калебан. – Мой работодатель желает говорить с тобой.

– Эбниз? Она хочет говорить со мной?

– Правильно.

– Она могла бы в любое время вызвать меня через тапризиотов, – сказал Макки.

– Эбниз передает требование и просьбы через мою самость, – сказал калебан. – Она просит соединить ее через мои промежуточные узлы соединения. Это соединение состоится под наименованием «сейчас». Ты усекаешь это, Макки?