Чувствовал я себя тем утром действительно паршиво. Надо сознаться, с момента ошеломившей встречи с Нижним Бинфилдом я выпивал и выпивал, просиживая в барах от открытия до закрытия. Все потому, как я лишь сейчас понял, что больше мне заняться было абсолютно нечем. Так что пока моя поездка состояла из трех дней почти непрерывной пьянки.

Уже в привычном утреннем состоянии я доплелся до окна, уставился на снующие внизу фетровые котелки и школьные фуражки. Враги мои. Армия победителей, которые, взяв город, усеяли его руины окурками и рваными пакетами. Почему, собственно, это меня так волновало? Вы, вероятно, полагаете, что вспучившийся вроде Дагенхема Нижний Бинфилд поверг меня в ужас, поскольку не люблю я застроенную землю и превращение сельской жизни в городскую. Да нет же. Я не против городов, если они действительно растут, а не внезапно расползаются, как лужа соуса по скатерти. Конечно, люди должны где-то поселяться и фабрики не здесь, так там должны стоять. А что касается всей «живописной» старины, то бишь подделок под крестьянскую утварь, фальшивых «дубовых» стенных панелей, развешанных медных кастрюль и оловянных блюд, меня от этого по-настоящему тошнит. Обиход у нас раньше был какой угодно, только не «живописный». Мать не видела никакого смысла в стародавних красотах, которыми «Обитель эльфов» набила наш дом. Матери совершенно не нравились столы на створчатых опорах («не знаешь, куда ноги деть!»), и выставленных для украшения оловянных кувшинов («только пыль собирать!») в нашем доме не водилось. Другое дело, что, как хотите, но имелось у нас нечто, чем вряд ли насладишься в оптимально-глянцевых закусочных с орущим радио. Вот это я мечтал найти, вернувшись, однако не нашел. И все-таки остатки надежд во мне продолжали трепыхаться даже тем утром, в час, когда я еще не надел свои зубы, а организм стонал, требуя аспирин и чашку чаю.

Вновь начали осаждать мысли насчет заветного озерка в Бинфилд-хаусе. После всего, что сотворили с городком, возникло беспокойство, тревожный страх, поехав, озерко мое тоже не обнаружить. Но ведь могли и не узнать про него. Да, город задавили тоннами новенького кирпича, дом наш загромоздили дрянью «Обители эльфов», Темзу изгадили мусором и бензином, но вдруг озерко сохранилось и по-прежнему в нем кружат громадные темные рыбины? Возможно, тот укромный водоем все еще таится в лесу, до сего дня никем не обнаруженный. А что, вполне вероятно. Там ведь такая чаща с зарослями ежевики и завалами трухлявых сучьев, с дубами, что, в отличие от буков, обрастают густым подлеском, — такие дремучие дебри, куда людям обычно лезть не хочется. И вообще, случаются странные вещи.

Чуть не до вечера я медлил. Было, наверно, уже около пяти, когда я, сев в машину, добрался до шоссе, ведущего к Верхнему Бинфилду. На середине холма здания поредели, закончились, далее тянулся буковый лес. Я выбрал было поворот направо, чтобы подъехать к «Усадьбе» в объезд, но остановился поглядеть на деревья. Они стояли все такие же мощные, стройные. Господи, все такие же! Оставив машину на травяной обочине подле мелового откоса, я вышел пройтись. Как прежде! Та же тишь, те же груды шуршащих листьев, лежащих таким толстым слоем, будто, опадая из года в год, эти листья никогда не гниют. И ни души, кроме порхавших, теребивших ветки где-то наверху невидимых пичужек. Не верилось, что городская толчея шумит лишь в трех милях отсюда. Через буковый лес я побрел в направлении «Усадьбы».

Как шли тропинки, мне уже помнилось смутно. И вот! Неужели она? Она, та самая известняковая ложбина, куда разбойники «Черной руки» спустились стрелять из рогаток, где Сид Лавгроу нам поведал, как родятся младенцы, где я впервые гулял с шайкой в день, когда поймал свою первую рыбу, почти сорок лет назад!

Деревья расступились, тропа вывела к дороге и стене вокруг Бинфилд-хауса. Замшелый деревянный забор, разумеется, сломали, обнеся сумасшедший дом, как полагается, высокой кирпичной стеной с шипами поверху. Я стал думать, как же проникнуть внутрь, пока в голове не составился сюжет насчет измученной больными нервами супруги, которой я подыскиваю качественный санаторный приют. Уж после этого они весьма охотно покажут мне все их владения. В новом костюме у меня, надо надеяться, вид парня с кошельком достаточно тугим, чтобы поместить жену в частную клинику. Правда, у самых ворот я засомневался, что озеро где-то там внутри.

Земли старой «Усадьбы» простирались акров на пятьдесят, а территория лечебницы никак не могла занимать более десяти. И вряд ли владельцам клиники нужен был водоем, куда безумные пациенты бегали бы топиться. Сторожка, где жил старый Ходжес, сохранилась, но стена желтых кирпичей и массивные железные ворота сияли новизной. Кинув взгляд сквозь металлические прутья, я ничего не узнал. Лужайки, клумбы, посыпанные гравием дорожки и несколько бесцельно блуждающих личностей — видимо, психов. Я направился в обход. Озеро (большое озеро, на котором мне доводилось удить) располагалось в паре сотен ярдов от усадебного дома, а до угла нынешней ограждающей стены я дошагал уже ярдов через сто. Стало быть, следовало идти дальше. Я пошел. Буковые стволы, мне показалось, теперь стояли как-то значительно реже. Слышались детские голоса. Черт возьми, озеро!

На миг я обомлел от изумления. Потом сообразил, что случилось, — все деревья вокруг воды были дочиста вырублены. Озеро выглядело голым, совершенно другим и очень напоминало Круглый пруд в Кенсингтонском парке. Всюду на берегу играли дети, белели паруса, шлепали по воде весла, несколько старших ребят гоняли на остроносых спортивных лодках, которыми управляют, крутя рычаг. Налево, где раньше в тростниках гнил ветхий лодочный сарай, теперь красовались нарядный павильон и кондитерский киоск, яркий щит над которыми гордо гласил:

ОБРАЗЦОВЫЙ ЯХТ-КЛУБ

ВЕРХНЕГО БИНФИЛДА

Я посмотрел направо — дома и дома. Словно ты в городском предместье. Лес, окружавший озеро густыми джунглями, наголо сбрит. Лишь кое-где оставлено по паре-тройке буков между постройками. Имелись здания в изящном современном вкусе, имелись стильные имитации тюдоровской архитектуры — колония вроде той, что сразила меня в первый день у вершины Чэмфордского холма, только еще обширнее. Какой дурак мог возмечтать, что лес остался прежним! Я понял, из-за чего обманулся. Малюсенький кусочек леса, может, полдюжины акров, пока не тронули, и по чистой случайности именно через этот остаток леса я шел к бывшей «Усадьбе». Верхний Бинфилд, существовавший в моем детстве лишь как название места, действительно стал поселком. Вернее, просто отдаленным районом Нижнего Бинфилда.

Я подошел к берегу. Дети плескались, шумя и визжа как дьяволы. Озеро буквально кишело ими. А вода выглядела мертвой: не было в ней больше рыбы. Невдалеке стоял субъект, присматривавший за детьми, — пожилой бодрячок с пучками белых волос вокруг лысины, в пенсне на дочерна загорелом лице. Выглядел он несколько странноватым: в шортах, сандалиях и синтетической рубашке с открытым воротом, но больше всего поражали его мерцавшие сквозь линзы глаза — безмятежной, чистейшей голубизны. Типаж ясный: из не взрослеющих до старости. Это обычно фанатики здорового питания или же кто-то при бойскаутах; в любом случае страстные поборники природы и свежего воздуха. Судя по брошенному им взгляду, он был не прочь поговорить со мной.