Я загнан в угол. Бедный я.

Ну что ж, под давлением обстоятельств придется отступить. И уступить. Сделаю вид, что вынужден подчиниться.

– Сделай что-нибудь, а? – просительно промурлыкал Дрюпин.

– А пошел ты…

– Тогда от меня помощи не жди! – посуровел Дрюпин. – Я экранолет не поведу! Сдохнешь здесь! Все здесь сдохнем.

Не люблю влюбленных баранов. Ничего не видят. Ничего не понимают. С другой стороны – влюбленные бараны слепы, делают все, что мне надо.

– Сиди здесь, – сказал я Дрюпину. – И помни. Вы у меня в долгу! Я, может, из-за вашего счастья жизнью жертвую. Назовете в честь меня своего первенца…

– Как?

– Потом скажу. Сиди тут, не дергайся. Понял, Ромео?

– Понял…

Я достал с полки плеер. Приставил наушники. Play.

«Анаболик Бомберс», композиция 5, «Обедня в Катманду», лирическая баллада о геноциде буддийских монахов во времена правления Мао Цзэдуна.

Я вышел в коридор. Закрыл глаза, возбудил в себе злость усилием мощной воли. Через минуту я был злей, чем бываю по утрам, божественная музыка «Анаболиков» входила в мозг, вела к свершениям. Быстрым и четким шагом я направлялся к обиталищу Сирени.

Дверь ее была закрыта, я постучал в нее головой.

– Кто? – послышался голос.

– Это я, Света.

Сирень открыла дверь, ничего не заподозрила, я ударил.

Она перекатилась к дивану, потянулась за пистолетом. Я был быстрее. Наступил на кисть. Надавил. Косточки хрустнули. Сирень не застонала, другой рукой треснула меня под колено. Я отскочил. Сирень выхватила нож и безо всякого предупреждения метнула его в меня. Супербулат рассек мне ухо, сантиметром левее – и я бы вообще лишился органа слуха. Вот такое коварство.

Нож врубился в косяк. Я быстро его выхватил, перекинул в руке и запустил в Сирень.

Резак перевернулся в воздухе и хлопнул рукояткой в лоб. Как я и рассчитывал.

Сирень стукнулась о шкаф, завалилась. Вот и все.

Я пощупал ее правую руку. Кисть была сломана. Хорошо. Но мало. Я огляделся. На спинке стула висело полотенце. С цветочками и леопардами. Я взял его, заглянул в ванную, намочил холодной водой.

Плотно обмотал полотенцем левую руку Сирени. Мне неприятно было это делать. Но другого выхода не было. Я должен был попасть туда первым.

Stop. «Анаболики» замолчали.

Я поднял левую руку Сирени и стукнул ею о стул. Рука сломалась.

– Рыцарь, благородный, как небеса, – сказал я.

Вот и все.

Сирень всхлипнула.

Пока.

Моя комната. Дрюпин с сумкой.

– Ты спишь?

– Дрюпинг, – назидательно сказал я. – «Ты спишь» – это один из немногих вопросов, на которые нельзя ответить положительно. Зачем тогда его задавать?

Я не спал.

Я думал. Всегда думаю, это моя проблема. Однажды я должен был лезть чистить снег с крыши «Гнездышка Бурылина» и всю ночь перед этим не мог уснуть. Все мне думалось. Я воображал, как полезу наверх, как сорвусь с лестницы, нелепо упаду, стукнувшись о перила, буду долго лежать в больнице и никто не будет меня навещать, потому что я один.

И сейчас я тоже думал, как всегда. И, как всегда, Дрюпин мне помешал.

– Ну да, – вздохнул Дрюпин. – Я поговорить хотел…

– Говори.

Он уселся на диван, погладил сумку, вздохнул еще раз. На плечо ему выполз металлический скорпион, маленькое техническое существо.

– Спасибо тебе, – сказал он, не скорпиону, мне. – За… за Светку. Она в госпитале. Сказали, что все будет нормально. Через месяц. Левая рука очень нехорошо поломана.

– Я старался. Не скажу, чтобы мне было неприятно.

– Тебя допрашивали? – спросил Дрюпин, игнорируя возможность прослушивания разговора. – Ван Холл или Седой?

– Седой.

– И что ты ему сказал?

– Сказал, что отлупил ее за то, что она дура.

– Он орал?

– Нет. Чего ему орать? Он Сиреньке симпатизирует, ему лучше, чтобы я нырнул в… неизвестность.

Дрюпин сочувственно покивал головой, щелкнул скорпиона по носу.

– Ван Холл попросил сделать, – пояснил он. – Из платины. А поверху бриллианты. Рождественский подарок.

Дрюпин снял скорпиона с плеча, отключил и положил на спинку.

– У меня к тебе еще будет просьба.

– Не хватит ли? – фыркнул я.

– Совсем маленькая.

– Ты что, хочешь, чтобы я и тебе руку сломал? Это я запросто. Подходи по одному.

– Не надо мне руку ломать. Мне и без того… Я прошу тебя взять с собой Сима.

– Ты что, Дрюпинг, совсем с башкой не дружишь? – спросил я. – Какой тебе Сим? Дезактивируй его да затолкай под кровать, все дела.

Дрюпин покачал головой.

– Ван Холл велит его разобрать, – всхлипнул Дрюпин. – Если ему в башку что-то влетит, то он уже не отступится. Возьми Сима с собой.

– Чего ты за него так держишься? Соберешь себе потом еще одного…

– Понимаешь, – замялся Дрюпин, – понимаешь… я несколько… ну, что ли…

– Дрюпин, не надо держать меня за полного идиота, – перебил я. – Ты, конечно, весьма удачно прикидываешься кретином, но я не могу поверить в то, что ты настолько привязался к песику, что не можешь без него жить. Или ты говоришь правду, или мне нет никакого дела до всех этих приключений.

Дрюпин замялся.

– Колись, Дрюмпинг, колись, облегчи душу, – подбодрил я.

Дрюпин кивнул.

– Хорошо, – сказал он. – Короче… Короче, я ввел в память Сима все свои изобретения. И те, что уже известны Ван Холлу, и несколько новых. Очень интересные вещи, перспективные. Сам понимаешь, мне не хотелось бы, чтобы Ван Холл…

– Половина моя, – сразу же сказал я. – Половина того, что скрыто в башке у твоей Каштанки.

– Это грабеж, – грустно воспротивился Дрюпин.

– Ну так пусть он тут остается, – зевнул я. – Ван Холл на нем еще пару сотен миллиардов заработает. Глядишь, и тебе перепадет. Толика.

Дрюпин молчал.

– И вообще… Я даже из уважения к самому себе не могу требовать меньшего. Не парься, Дрюпинг, вам с Сиренью на семейную жизнь хватит. Будете доживать свои дни и годы у моря, ты станешь за лангустами нырять, она сети плести. И вообще, Дрюпин, не оскверняй последние минуты моего пребывания здесь. Установка толком не опробована, может, я завтра паду смертью храбрых! А ты тут в какие-то торги вступаешь. Постыдился бы.