– Ладно, – согласился Дрюпин. – Хорошо.

– Только ты упакуй его как-нибудь покомпактнее. Чтобы в рюкзак с оборудованием влез.

Прибуду туда, выкину в первую канаву. Не, не так. Пристрелю, отпилю голову с блоком памяти и выкину.

– Я его уже упаковал.

Дрюпин вжикнул молнией и достал из сумки баскетбольный мяч.

– Оригинально, – сказал я. – Ты, Дрюпинг, с фантазией, я всегда тебе это говорил.

– Спасибо. Я кое-какие детали заменил на кевлар-В, теперь он полегче стал…

– Это утешает.

Я взял спрятанную в мяч механическую собаку и засунул в рюкзак.

– Там, за правым ухом, сканер, – сказал Дрюпин. – Дотронешься пальцем – и он активируется. Надо три раза сказать «Электрификация», и сам оживет… Потом он будет тебе помогать…

– Охотно верю. Он мне испомогается просто. Знаешь, Дрюпин, вообще мне надо поспать. У меня завтра трудный день. Может, меня на молекулы разложат, а ты ко мне со своей ерундой лезешь…

– Только смотри, чтобы никто другой не дотронулся, – говорил Дрюпин. – Он тогда будет слушаться его. И ты сам должен сказать «Электрификация»…

– Дрюпин, – сказал я. – Ты первый инженер, кому удалось смешать лирику и механику.

Дрюпин замешкался и покраснел.

– Смотри, – сказал он негромко. – Если ты не вытащишь его…

– Я чего-то не пойму?! – заорал я. – Что, наступил месячник шантажа? Ну, вы и уроды тут все! Я вам, засранцам, жизнь, между прочим, спасаю, а вы меня… Ну, вы и сволочи!

– Все-все, не злись, пожалуйста!

Дрюпин принялся пятиться к выходу.

– Еще, – сказал он, просунувшись в дверь наполовину. – Я хочу… Хочу тебе это… удачи пожелать.

– Отвали, – сказал я.

Дрюпин отвалил.

Я остался один. Полежал немного, потом начал прислушиваться к собственным ощущениям. К большому удовольствию, обнаружил, что не чувствую ничего. Вообще-то я должен был чувствовать что-то выдающееся. Напряжение какое-нибудь там дикое. Или сердцебиение незаурядное. Или дрожь. Или волнение.

Ничего я не чувствовал. Кроме, пожалуй, злобы. И предвкушения.

Но от злобы и предвкушения отлично помогают дыхательные упражнения. Я принялся втягивать воздух и считать про себя. Где-то на двухсотом вдохе уснул.

Разбудил меня Седой. Нагло так разбудил, посредством сдергивания одеяла. Плохой знак. Мне уже не принадлежало даже одеяло, ничего своего у меня уже не было, что грустно.

– Вставай, – сказал он. – Ван Холл тебя ждет.

Какая радость, подумал я. Он меня ждет. Да это я его жду!

Я зевнул, привел себя в порядок, захватил рюкзак, захватил оружие, и мы пошли.

Ван Холл сидел на лавке между пятым и четвертым блоками. Погода была мраковой, Ван Холл нервно поглядывал в небо и вертел в руках черный английский зонт.

Седой подтолкнул меня к нему, а сам как леший растворился в зарослях можжевельника. Мне показалось, что ему было стыдно. Или страшно. Может, он сомневался в функциональности своей машины, может, опасался, что техника его не сработает и меня размажет по парсекам, отделяющим Землю от Планеты Х, кто знает? Но мне его не было жалко. Мне не жалко таких людей.

Ван Холл пребывал в одиночестве. Увидел меня, поманил пальцем.

Я подошел. Ван Холл отложил зонт.

– Выглядишь хорошо, – сказал он. – Что не может не радовать. Как вообще настроение?

– Нормально, – ответил я. – Только вот псориаз замучил.

Ван Холл сделал непонимающее лицо.

– А что вы так смотрите? Мне лечиться надо, мне надо в Анатолию, в целебный бассейн со специальными рыбками, объедающими чешуйки…

Ван Холл рассмеялся.

– Это хорошо, – сказал он. – Легкое настроение – залог успеха. Задание помнишь?

– Помню, – кивнул я. – Найти и обезвредить.

– Верно…

– Меня интересует другой вопрос, – сказал я. – Как я вернусь обратно? Знаете, мне совершенно не улыбается жить бок о бок с настоящими динозаврами. И уж тем более с драконами…

– Вернуться нельзя никак, – пожал плечами Ван Холл. – Мы не можем вернуть тебя оттуда, мы можем только послать туда. И то… Мы не можем знать, где открываются двери.

– А она вообще хоть работает? – осторожно спросил я. – Ваша машина? Может, она у вас только в одну сторону фунциклирует? Оттуда красных волков, а туда так и вообще ничего?

– Она, как ты выражаешься, фунциклирует в обе стороны, – заверил Ван Холл. – Мы это проверили.

– Как? Белку со Стрелкой посылали?

– Почти. Если хочешь, я расскажу. Чтобы тебя успокоить.

– Извольте уж.

Ван Холл злобно сощурился:

– Проверка заключалась в следующем. С каждым включением установки мы забрасывали в пространство Планеты Х свинью…

– В ермолке?

– В кофемолке! – рыкнул Ван Холл. – Прекрати шутить!

Я прекратил.

– Каждый раз мы забрасывали туда свинью. Но не простую, а…

– Неужели золотую? – не удержался я.

Ван Холл покраснел от бешенства. Хорошо хоть, у него под рукой не оказалось лютни. Если бы оказалась, он бы ее об меня обязательно обломал. Точняк.

– Для того чтобы свинья была замечена, мы ее раскрашивали. В черно-белую клетку.

Я хихикнул.

– Всего было сброшено семнадцать свиней на парашютах…

Как причудлива бывает жизнь. Никогда не мог предположить, что со мной случится такое: я буду стоять перед самым богатым человеком на планете и слушать рассказ о том, как он сбрасывал неизвестно куда раскрашенных в цвет такси свиней. Свиней на парашютах. Если бы я увидел, как с неба падает свинья на парашюте, я бы… Не знаю даже, что бы я сделал. Качучу бы сбацал.

– Появление раскрашенных свиней было отмечено тремя подростками, побывавшими на Планете Х. Так что установка работает в обоих направлениях.

– Это обнадеживает. А как я все-таки вернусь?

– Никак.

Сначала я решил, что ослышался. В ухо баранка закатилась.

– Никак, – повторил Ван Холл. – Мы можем отправить тебя туда. Механизм возвращения неизвестен. Так что обратно ты вернешься сам. Тот, кого ты должен… найти… Он знает секрет возвращения. Не может не знать… Он тебе поможет вернуться. Ну, а как его убедить, ты и сам знаешь.

– Понятно.

Баранка в ухо не закатилась.

Ван Холл встал.

– Его зовут Персиваль, – сказал он. – Запомни имя. Тебя будут уверять, что он погиб, исчез, пропал, но это не так. Странная история… Ты должен найти его.