Когда мы надорвали глотки и замолчали, Борода спросил у Графини, взяла ли она с собой браунинг.

– Естественно, – пожала она плечами, – я никогда с ним не расстаюсь.

– Выстрели один раз, – сказал он тоном приказа. – Выстрел в горах слышен на много километров.

Я закричала:

– Не стреляй!

Мне показалось, что этим выстрелом мы можем только разозлить ту неведомую силу, во власти которой мы все сейчас находились. Надо было униженно смириться, тогда она простила бы нас. Выстрел – это бунт, а всякий бунт бывает жестоко подавлен.

– Прекрати истерику, – брезгливо сказал Борода, а потом кивнул Графине: – Стреляй!

Выстрел прозвучал совсем не так, как его слышишь в кино. Это был короткий удар, как будто упал большой камень, и в ту же минуту там, на гребне перевала, я различила маленькую фигурку, размахивающую руками. Фигурка была такой жалкой, такой потерянной среди этой злой красоты, и все это до такой степени было прямо из моего сна, что у меня потекли слезы.

Потом мы что-то кричали ему, он нам тоже, но ничего разобрать было невозможно. Тогда мы стали карабкаться прямо к нему, вверх по скалам, а он, покричав еще несколько минут, стал спускаться к нам.

Так мы карабкались навстречу друг другу. Солнце садилось. Карабкаться по скалам было не страшно, мы только ободрали себе все ногти. Страшно было, когда временами попадался снег, – там не за что было цепляться. И все-таки мы встретились.

Он даже не глянул на меня. Просто взял у Бороды рюкзак и быстро полез обратно вверх. Когда до гребня оставалось несколько метров, я обернулась и посмотрела вниз. Там была черная ночь. Над перевалом небо еще светилось красноватым светом, как затухающие угли. Еще немного, какие-то десять шагов – и мы в Псху.

Отец был бабником. С матерью они развелись, когда мне не было года, так что их вместе я не помню. С самого детства он обращался со мной как с дамой. Дарил цветы, драгоценности, водил в рестораны, подавал пальто. Знакомил меня со своими многочисленными любовницами. Маленького роста, худенький, в огромных очках, он был похож на японца, хотя никаких японцев в роду не было. Ему нравилось притворяться японцем. Дома ходил в кимоно, на стене висел самурайский меч. Возможно, именно этот меч, который я помню с детства, пробудил во мне любовь ко всякому оружию.

Как-то привел к себе двух молодых провинциалок и стал травить им истории про Японию, в которой никогда не был, про способы закалки самурайских мечей, про тюрьмы в штате Джорджия, про сжигание трупов на берегу реки Ганг. Все врал, разумеется. Девушки из тамбовской области слушали его с открытыми ртами, переводя взгляды с самурайского меча на его кимоно и на иностранные книги на полках.

Потом одна шепотом спросила:

– Вы что, бывали во всех этих местах?

– Если вы обещаете, что это останется между нами, – ответил он, – я скажу вам, кто я. Я Рудольф Абель.

Девки чуть не упали в обморок. Это происходило в 1962 году, когда Абеля-Фишера обменяли на американского летчика Пауэрса. Не сомневаюсь, что папаша тут же их обеих трахнул – вместе или по очереди, не знаю.

Зная мою страсть к оружию, подарил мне к восемнадцатилетию браунинг 1911-380. 0.380 – это калибр в дюймах. 1911 – это год, когда Джон Браунинг изобрел эту модель, а изготовлен мой пистолет был сравнительно недавно. Весил 510 грамм, и его легко было носить в сумочке.

Я сразу записалась в стрелковый клуб и ходила туда каждый день. Научилась разбирать, собирать, чистить и смазывать. Держала его в сумке завернутым в тряпочку. Запах оружейного масла вызывал у меня состояние, близкое к оргазму. На лекциях иногда незаметно открывала сумку и нюхала тряпочку.

Когда исполнилось девятнадцать и все подруги уже напропалую трахались и делали аборты, я решила, что и мне надо переходить в следующий класс. Иметь дело с неопытными юнцами – это, как объяснила мне подруга, все равно что просить домработницу запломбировать зуб. Мой инструктор по стрельбе, немолодой неразговорчивый мужчина, давно на меня многозначительно поглядывал. Я стала ему улыбаться, это сработало – он пригласил меня выпить с ним пива. Пошли в “Пльзень” в Парке культуры. Лет ему было, наверное, около сорока. Выглядел как бывший военный, хотя формы не носил. Излучает надежность. Я ему честно объяснила ситуацию – хочу, чтобы он лишил меня невинности. Он вел себя абсолютно невозмутимо, как будто с такой просьбой к нему обращаются каждый день. Поехали в его однокомнатную квартиру в Беляево. К задаче он отнесся ответственно. Сначала прочел мне лекцию, потом все-таки совершил то, что от него требовалось. Боли не было, но и экстаза тоже.

Я вежливо его поблагодарила, села в такси и тут же тайком понюхала любимую тряпку. Пистолет оказался куда более привлекательной секс-игрушкой, чем penis vulgaris.

Получать удовольствие от секса я все-таки потом научилась, но некоторые странности сохранялись. Замуж я вышла без любви, но мне с мужем было интересно. У него был рациональный ум, и любую запутанную ситуацию он мог мгновенно разложить по полочкам, так что тебе сразу становилось понятно, где право, где лево, и кто полезен, кто нет. А вот к сексу мы оба быстро охладели. Потом, правда, выяснилось, что он охладел к сексу со мной, а с балеринами и актрисами – пожалуйста. Хотя, я думаю, это был скорее вопрос престижа: если с балериной, так из Большого, если с актрисой, так с Настей Полоцкой. Я, конечно, тоже ему изменяла, главным образом для равновесия, чтобы не чувствовать себя обделенной.

Когда много лет спустя, в Париже, мы развелись, ни с той, ни с другой стороны страданий не было. Скорее, бытовой вопрос вроде “ты хочешь пойти в театр или дома остаться?”. Я поселилась в маленьком домике на бульваре Lénine в Бобиньи. К моему неразлучному браунингу добавились два карабина с оптическими прицелами, один “Узи” и несколько пистолетов. Все это было художественно развешано в гостиной. Как-то на нашей улице была облава, и ко мне постучали в дверь. Вошла черная женщина в форме ажана, осмотрела с профессиональным интересом стену, спросила, можно ли подержать в руках. Я сказала – конечно. Наигравшись моими игрушками и исполнившись ко мне уважением, смешанным с завистью, дала совет:

– Если к вам в дом будет ломиться грабитель и вы его убьете, не забудьте втащить труп в дом – по закону, если нарушитель на вашей территории, вы имеете право стрелять.

К этому времени я окончательно выяснила, что секс меня устраивает, только если он не связан с отношениями. И наоборот, отношения – пожалуйста, но только без секса. В моей мальчишеской фигуре, которая когда-то очень нравилась определенному типу мужчин, теперь появилось нечто от скульптур Майоля, и на нее клевали уже совсем другие персонажи. Когда я чувствовала, что мне пора, я надевала белое обтягивающее платье, черную шляпу, черные перчатки и шла в один из баров у нас в Бобиньи, куда ходили дальнобойщики, грузчики, строительные рабочие – люди, с которыми точно не могло возникнуть отношений.