Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я прекрасно понимаю ситуацию и не требую для себя высоких почестей, — смягчился Красс.
— Так что же мешает распустить легионы?
— Во-первых, мои воины заслужили вознаграждение, а им полгода не выплачивалось даже жалование.
— А во-вторых?
— Меня беспокоит Помпей. Неизвестно, какие мысли могут возникнуть в его молодой ветреной голове, когда под началом находится сильная, проверенная в боях армия. Как бы не пришлось пожалеть всем нам, отправив моих легионеров к женам.
— Я прекрасно знаю тебя, Марк. Ты смел, но не безрассуден. Ведь тебя не прельщают лавры Суллы?
— Зачем этот вопрос, если ответ тебе известен? — в свою очередь, осведомился претор.
— Я-то знаю, что Марк Красс достаточно умен, чтобы не натворить бед, но знай и ты, о чем говорят в Риме. Ходят слухи, впрочем, недалекие от истины, что все, попавшее в руки Марку Крассу, приносит ему доход. Сейчас у него в руках огромное войско, и кое-где начали биться об заклад: куда поведет его победитель Спартака.
— Почтенный Луций Флакк, постарайся успокоить Рим, ибо мои легионеры разойдутся по домам, как только будут достойно вознаграждены.
— За этим дело не станет. Назови требуемую сумму, а золото возьмем из восточной добычи Луция Лукулла.
— Это хорошо, принцепс, но ты ничего не сказал по поводу моих опасений. Войско Помпея остается, и вскоре его численность увеличится. Из Испании возвращается Метелл.
— Помпей честолюбив, но, поверь моему опыту, недостаточно решителен, чтобы обратить оружие против римлян, если на то не будет дано согласие Сената и народа. Такого согласия, конечно, не последует — сейчас все устали от бесконечных войн и хотят мира. И все же я попробую уговорить Помпея оставить для триумфа один-два легиона, а остальные распустить. Скажем молодому честолюбцу, что на содержание его войска нет денег. Ты, Марк, пока молчи, что я обещал рассчитаться с твоими легионерами, — при этом старик заговорщицки подмигнул Крассу. — Что касается Метелла — можешь его не опасаться. Он уже отдал воинам приказ расходиться, как только перейдут Альпы.
— Это я и хотел от тебя услышать, — удовлетворенно произнес Красс. — Я сделаю все, как ты желаешь, Луций Валерий Флакк, но отныне вся ответственность за последующие действия Помпея ложится на тебя.
— Думаю, мои плечи смогут выдержать этот груз.
— Жаль, Луций Флакк, что ты не смог поговорить так же с Марием и Суллой; тогда Рим, возможно, избежал бы многих бед, — обронил на прощание Красс.
После визита принцепса возмутители спокойствия римлян — Помпей и Красс — вновь удивили всех; на этот раз их сюрпризы стали приятными. Оба военачальника начали распускать свои войска с поразительным усердием, стараясь опередить друг друга и тем самым покорить своим миролюбием римлян, порядком уставших от войн и перемен в государственном устройстве.
Тридцатишестилетний Гней Помпей в очередной раз отпраздновал триумф как победитель Сертория и покоритель Испании. И опять он стал триумфатором в обход всех законов. Ведь правом на это торжественное шествие по Риму обладал лишь человек, облекавшийся консульской властью, а Помпей ни разу не избирался даже квестором или претором и все еще не был членом Сената. Он не ступил даже на самую низшую ступеньку лестницы ординарных должностей, но римляне ради собственного спокойствия предпочли этого не заметить.
Дом Марка Красса, как и жилища большинства римских сенаторов, располагался на престижном Палатине. На фоне великолепных, украшенных барельефами и колоннами патрицианских домов он выглядел достаточно скромно. Если учесть, что Красс к этому времени стал богатейшим человеком Рима и ему принадлежала почти половина зданий города, эта скромность бросалась в глаза не меньше, чем роскошь домов его соседей.
Красс и не стремился удивить сограждан изысками роскоши, у него не было намерений поразить их богатством архитектуры. Этот дом был единственным, который Красс построил для себя; о любителях строить множество роскошных особняков он говорил, что они сами себя разоряют лучше всяких врагов.
Красс любил свое жилище — чрезвычайно прочное, добротное и удобное. Дом был его любимым детищем: он сам делал планировку, следил за его сооружением, подбирал мебель. После полугода походной жизни (а именно столько он воевал с рабами) Красс получал наслаждение от простых вещей: одиночества, прохлады и тишины своего атрия. У окна, с двух сторон обвитого виноградной лозой, он целыми днями занимался разборкой писем и документов, приведением в порядок дел. Претор позабыл о своих должностных обязанностях, но Сенат и благодарные граждане не тревожили его.
Так прошло две недели. Но Красс не был бы самим собой, если бы «похоронил» себя в тиши атрия. Ничего необычного не было в том, что неутомимый претор вновь окунулся в стремительный водоворот римской жизни; удивительно было то, что первым, кто удостоился визита Красса, стал Гней Помпей — его давний соперник на военном поприще. Казалось, о примирении их не могло быть и речи после того, как оба военачальника стояли во главе своих армий у стен Рима, готовые вцепиться друг в друга смертельной хваткой. Но Красс был не настолько мелочным, чтобы долго оставаться в плену обид. Ради выгоды он был готов примириться с удачливым товарищем, тем более Красс никогда не считал Помпея своим заклятым врагом.
Покоритель Испании принял Красса в роскошном атрии. Как и во многих престижных домах, посреди атрия находился бассейн, над которым в крыше находилось отверстие для стока дождевой воды. Стены атрия были сплошь увешаны дорогим оружием: римским, африканским или испанским — все это свидетельствовало о многочисленных победах хозяина. Вперемежку с мечами и щитами размещались карты Италии, Галлии, Греции, Испании и даже далеких, неподвластных Риму земель восточных царей. Среди изобилия предметов, имеющих отношение к богу войны ― Марсу, совершенно неуместными казались несколько картин греческих художников. На столе в беспорядке лежало множество папирусных и пергаментных свитков, принадлежащих перу греческих философов, историков и поэтов.
В Риме к восточной соседке сложилось двоякое отношение. С одной стороны, публично высмеивалась греческая изнеженность, сентиментальность, любовь к прекрасному — словом, все греческое презиралось и считалось ненужным суровому неприхотливому Риму. С другой же стороны, среди аристократии Рима считалось признаком дремучего невежества не знать греческих философов, греческого языка, не иметь в доме эллинских скульптур, картин и конечно же учителей-греков. Достаточно обладать поверхностным представлением о трудах греческих мыслителей, чтобы прослыть в римском высшем обществе культурным и образованным человеком.
Хозяин дома, видимо, хотел идти в ногу со временем, потому что в руках у него была «Политика» Аристотеля. Держа свиток так, чтобы Красс видел название на ярлычке, Помпей пошел навстречу гостю. «Основательно подготовился к моему приходу», — мелькнула у Красса мысль. На его рабочем столе уже давно не было никакой литературы, кроме книг прихода и расхода, долговых и прочих счетов.