– Спросите у нее, Чарли, мне Глория никогда ничего не говорит.

Я заказываю клубный сэндвич с индейкой и травами и бокал «шардоннэ».

– Тебе не стоит здесь это брать, дорогая. Если бы ты мне сказала, что хочешь сэндвич, мы пошли бы в подходящее заведение. Ничего личного, Чарли, но сэндвичи у вас не очень хороши. – Тетя Рози еще раз пробегает глазами меню: – Она будет то же, что и я.

Еды в Нью-Йорке полно, но некалорийной здесь не найдешь. Из аэропорта меня отвезли в квартиру Арта Рейнгольда на обед. Его повар приготовил ростбиф с молодым картофелем и спаржей. Я съела больше, чем обычно, возможно из-за того, что отдала свой ланч Руперту, но скорее – потому, что получала такое удовольствие от общества Арта, что забыла о хороших манерах. Мы выяснили, что сходимся во мнениях относительно журналов, редактуры и прочих существенных вопросах. Он напомнил мне моего отца.

К десерту он откупорил бутылку «26 Сандеман». Мы пили и разговаривали, и снова пили. Когда он принялся показывать мне фарфоровые миниатюры, которые только что приобрел на аукционе, я спросила, берут ли меня на работу, а он улыбнулся и спросил, как я думаю, какую из миниатюр ему лучше подарить Мэту.

На следующий день был ланч с редакторами «Алгонкина», деликатесы доставили прямо в офис в жутких коробках и бочонках. Разнообразные сэндвичи и салаты. Я выбрала пастрами и салат с макаронами, запила все это банкой крем-соды. Один из редакторов развлекал меня байками про знаменитых писателей, которых он отверг первым.

– Вы не торопитесь, Чарли, – говорит тетя Рози, когда приносят суп. Морщины у нее на лице резкие, будто смятая бумага. – Где мой шоколад? Вы про него не забыли?

– Сейчас же принесу. – Официант удаляется на кухню за напитками, а тетя Рози приступает к делу. За едой она никогда не разговаривает и не слушает окружающих. Я убиваю время, рассказывая ей самые интимные подробности моей личной жизни. Для пущего эффекта приукрашиваю:

– Но вы же понимаете, что Мэдисон для папочки – просто прикрытие, для него существую только я, а ее можно только лишь пожалеть.

– Чарли, мой суп недостаточно горячий, у Глории тоже, замените его.

– Мне жаль агента Эммета, думаю, что на самом деле он хотел только жениться на мне. И он, и агент Броди. Вот почему они так затянули расследование. Можно было придумать и более оригинальный предлог, чтобы ко мне приблизиться.

Тетя Рози принимается за свой шоколад – он покрыт взбитыми сливками и шоколадной крошкой, из бокала торчат пять соломинок, тетя Рози пользуется всеми сразу, ее урчание заглушает мои слова. Она гудит, как самолет.

Вечером я ужинаю с Робби Вулфом, седоволосым финансовым директором «Алгонкина», и несколькими известными авторами: Джеком Аптоном, Эрни Макджеем и Дженис Фэлкон. Мы ужинаем в Верхнем Вест-Сайде, во «Фратернитэ», консервативном французском заведении, где самое легкое блюдо в меню – утка. В подобных ситуациях я всегда начинаю завидовать способности Эмили блевать после еды.

Из ресторана звоню в офис: из-за разницы во времени Дмитрий все еще на месте, и сперва он не узнает меня. Говорит, что очень занят, говорит, что все очень заняты. Я отвечаю: «О'кей». Вешаю трубку и чувствую себя разбитой. Должно быть, из-за боли в зубе, хотя кажется, что это несколько литературно даже для такой жизни, как моя.

Возвращаюсь к столу. Эрни уверяет, что единственное лекарство – дорогой «арманьяк», и у всех сразу же начинается зубная боль. Официантам удается убрать с нашего стола лишь далеко за полночь.

Тетя Рози уничтожила всю еду. К своему ужасу, обнаруживаю, что я сама прикончила почти половину шоколадного коктейля. К счастью, больше я ни к чему не притронулась, ни к чили-бургеру, ни к супу, ни к картошке фри, пикулям, латуку и луку. Тетя Рози подзывает официанта и велит ему положить всю эту застывшую кучу в «собачий пакетик».

– Ты совсем ничего не ешь, – говорит она мне.

Я пожимаю плечами.

– Оставь эти диеты гоям. В твоем возрасте это нездорово, у тебя от этого прекратятся менструации.

– У меня все в порядке с менструацией, тетя Рози, пора отвезти тебя домой.

– Я хочу десерт.

– Но ты уже заказывала шоколадный коктейль. Мне пора, у меня назначена встреча.

– Чарли! – кричит она. – Два банановых сплита, pronto.[44]С горячим сливочным соусом и помадкой, как обычно! Лучшего обслуживания во всем Нью-Йорке не найдешь.

– Я не буду это есть, тетя Рози.

– Знаешь, ты никогда мне ничего не рассказываешь, дорогая. Ты еще не задумалась всерьез о замужестве? Все еще работаешь? Почему ты меня не навещаешь?

Приносят банановые сплиты – огромные фаллические сооружения, поедание которых может занять целый месяц и еще полгода понадобится, чтобы прийти после этого в себя. Тетя Рози орудует сервировочной ложкой, которую припрятала от помощника официанта.

Чтобы удержать себя от поглощения чего-то еще и не пустить под откос свой день, да и всю свою жизнь, я начинаю говорить. Отвечать на ее вопросы – просто чтобы ответить. Рассказывать, почему я здесь, отчасти от скуки, но еще и потому, что это меня забавляет.

Я импровизирую.

Я сочиняю.

Я рассказываю тете Рози историю, начавшуюся с конца Пи-Джея.

Пи-Джей не выносил неудач. Иногда приходится защищать людей от лицемерия способами, которые они сами бы не выбрали. Репутация Пи-Джея зависела от своевременного ухода, как, разумеется, и репутация «Портфолио». Главный редактор, которого отверг «Алгонкин»? Это могло стать гибельным для «Портфолио». Увековечить Пи-Джея – значило возродить «Портфолио». Подчас смерть – лучшее подтверждение жизни. Убийство как дань уважения.

Пи-Джей никогда не противился шприцу.

– Будь хорошим мальчиком, – прошептала я в его ухо, – Скоро все закончится. – Улыбка задрожала на его губах, когда игла вонзилась в его обнаженную кожу.

Я нажала на поршень, сперва мягко, потому что так безопаснее. Чистая жидкость хлынула в вену Пи-Джея, эрекция у него ослабла, улыбка перекосилась. Несмотря на удушье, его лицо осталось строгим и печальным.

Ожидая, когда наступить смерть, я собрала вещи. Надела колпачок на использованный шприц и опустила его в пластиковый пакет, чтобы сжечь, когда все закончится. Так я распорядилась со всеми возможными уликами: ампулы норкурона, скальпель, кровь. Увы, я не могла проделать это с самим Пи-Джеем – а ведь он, будучи редактором и человеком крайне аккуратным, предпочел бы кремацию.

ФБР дотошно выискивает улики. Волосы – улика. Волосы, волокна одежды, даже грязь из пупка. Утром я тщательно вымылась. Побрила ноги и подмышки, сбрила волосы на лобке.

Пи-Джей заблуждался: я отнюдь не хладнокровна.