У себя в кабинете я сняла перчатки и разделась. Улики могут появиться с двух сторон – плохо, если на тебе найдут кровь жертвы, и так же плохо, если найдут твою кровь на жертве. Кровавые пятна. Работников химчистки могут допросить в суде.

Без пиджака, рубашки и лифчика было холодно, соски отвердели, как ластики, но я не собиралась сдаваться. Я расстегнула юбку, скатала с ног чулки, наблюдая, как кожа съеживается там, где растут волосы. Гусиная кожа, пупырышки. У меня они появлялись чаще, чем у других, в школе надо мной смеялись из-за этого, обзывали «тетушкой Роди».[45]

Я принесла из дома пару больших пластиковых пакетов и, чтобы не разносить кровь между кабинетами, обмотала ими свои дешевые мокасины. Заколола волосы антикварной черепаховой заколкой, потом надела пластиковую шапочку и натянула на руки перчатки. Мои действия отражались в оконном стекле. Будто кино, фильм с Лидией Бек.

В кабинете Пи-Джея я размотала брезент, растянув его от одной стены до другой. Его хватило почти до стола.

Брезент потрескивал под моими ногами, точно телефон при плохой связи, а когда я встала на колени, меня слегка ударило током: моя кожа была наэлектризована. Я взяла в ладони запястье Пи-Джея, коснулась большим пальнем его локтевой артерии – ничего. Приложила ухо к его грудной клетке – никакого биения.

Отсутствие эмоций не обсуждалось, слезы – тоже улика. Я нашла в кладовке коробки и сложила их рядом с Пи-Джеем. Коробки, упаковочная пленка, пенопласт и пластиковые пакеты для мусора из шкафчика уборщиц – новый дом для Пи-Джея. Он ведь никогда не был эстетом.

Разумеется, весь план стал возможен благодаря Майре из отдела маркетинга. Майра и ее почтовые наклейки. Она постоянно скупает каталоги, все время заключает какие-то сделки, точно работает на Уолл-стрит, весь ее кабинет завален почтовыми наклейками. Я нашла список подписчиков «Алгонкина», который на днях вернула Пи-Джею.

Для крупных рассылок наклейки рассортированы в картотеке, это очень удобно. Пи-Джей слишком масштабен, чтобы рассылать только по одному городу. Я выбираю наклейки произвольно, приклеивая по одной на коробочку. Все конечности разлетятся на разных самолетах.

И это тоже мне на руку: «Портфолио» отсылает большие коробки по государственным почтовым тарифам, и пройдет несколько недель, прежде чем части тела достигнут своих получателей, пока их смогут опознать. За это время в голове Дмитрия укоренится идея, кем можно заменить Пи-Джея – мной.

Но тело оказалось слишком тяжелым, чтобы посылать его государственной почтой, поэтому отделу рассылки приходится пользоваться «Ю-пи-эс», так что конечности будут доставлены через три дня. Акрон, Огайо. Плейфилд, Нью-Джерси. Карсон-Сити, Невада. Я одна сохраню спокойствие в грядущей панике. Люди вскрывают гниющие ящики и вызывают местную полицию, офис «Ю-пи-эс» опечатывается и обыскивается. Звонки в ФБР, местных следователей отправляют по домам, начинается настоящая работа, я помогаю Дмитрию со всем этим справиться. Моя стратегия изменяется после столкновения с почтовыми правилами и глупостью получателей, в остальном достаточно цивилизованных, чтобы читать «Алгонкин». Я – прирожденный лидер, мое продвижение по службе так же неизбежно, как смерть Пи-Джея.

Я возвращаю не пригодившиеся тысячи наклеек. Включаю свет в кабинете Пи-Джея. Его запястье безжизненно, я поднимаю веко, поворачиваю его голову к свету. Зрачок расширен до размеров шляпки гвоздя. Он мертв, глаза всегда умирают последними.

В препарировании первый разрез – самый важный, от него зависит, как все пойдет дальше. Нерешительность опасна, робкая рука не сможет сделать чистый разрез.

Я касаюсь скальпелем левой лодыжки Пи-Джея, под нажимом скальпель входит в плоть. Белая сталь погружается, пока разрезанная кожа не скрывает ее, окрашиваясь в красный там, где прошло лезвие. Это не похоже на академическое препарирование, академиков не интересует расчлененка – ах, если б только ученые не презирали практицизм! Но мускулы – это мускулы, а кости – это кости, и, в конце концов, разница невелика.

Все выглядит аккуратнее, чем в кино: кровь сочится, как сок травмированного дерева, следуя по тропинке, пролагаемой скальпелем вокруг лодыжки Пи-Джея. Мягко, осторожно лезвие выглядывает из-под кусков кожи, будто из любопытства.

Начинается превращение. Религия отвергает тело как вместилище личности, и я это вполне понимаю. Пи-Джея уже нет, его жизнь станет воплощением идеи успеха, успеха без разочарования и крушения надежд. Кровь и внутренности – теперь это просто отходы, все заключенные в них будущие годы теперь устремляются в небытие по самому короткому пути, который я знаю. Одежда – тоже отходы, просто мокрые тряпки, кровь начинает сворачиваться, и они становятся жесткими, покрываются коркой. Свернувшаяся кровь на его белой рубашке смотрится вышивкой, фрагменты мышц поблескивают на свету, словно драгоценности.

Скальпель послушен моей воле. Плоть Пи-Джея под моим скальпелем – такая свежая, просто совершенная. Это тело, а не труп. Формальдегид искажает трупы. Труп поддается скальпелю с задорным сопротивлением или вялой покорностью. Плоть подхлестывает скальпель, и нет конца тому, что можно разрезать.

Ступни и кисти отделяются легко, металл лишь немного буксует между костями. По коленям, где много хрящей, лезвие идет медленно и чисто, как по воску. Я перебрасываю куски плоти через свое окровавленное тело, выкручиваю оставшиеся сочленения.

Я уже не вижу своих рук, глубоко погрузившихся в жир и мускулы таза Пи-Джея, я продолжаю резать, пока не нащупываю пальцем гладкую округлую поверхность кости; вытягиваю кости по частям, совершая скальпелем кругосветное путешествие вокруг бедра, держась, для устойчивости, за разорванную плоть под коленом.

Потом перехожу к шее: это самая грязная часть работы, плазмы здесь столько, что можно наполнить большую чашку, я убираю кровь блейзером Пи-Джея. Лезвие с хлюпаньем входит в трахею – безмолвное пространство, где не за что ухватиться; шейные мускулы влажно расслаиваются, как старая порода. Лезвие теряет остроту, я режу и разрываю, начинаю спешить, все претензии на форму утрачены. Пи-Джей попал в затруднительное положение, он должен был умереть.

Отделенная от тела голова Пи-Джея весит по меньшей мере фунтов восемь, сквозь перчатки я чувствую жесткость его любимого геля, которым он всегда укладывал волосы. Я заворачиваю голову в пластиковый пакет и завязываю его. Надпись на пакете предупреждает об опасности удушья.

Наконец части тела Пи-Джея и его одежда упакованы, сложены в ряд возле стены, брезент аккуратно свернут, и я натягиваю пару чистых перчаток поверх окровавленных. (Может, леди Макбет больше преуспела бы в век латекса?) Кладу в каждую коробку пенопласт, чтобы избежать повреждений при неизбежных ударах. Я аккуратна и методична, как любой хороший редактор. Укладываю части тела по одной в коробку и запечатываю их согласно почтовым правилам. Коробки выглядят, как подарки; в них должны быть украшения, или кухонная утварь, или множество более приятных и желанных вещей, чем скрюченная рука.