Совершенно внезапно лжетатары перестроились в колонну по двое и рванули на полном ходу в обход нашего левого фланга. Переругивающиеся пехотинцы не сразу заметили этот манёвр, а поняв, что это не розыгрыш, заметались, пытаясь развернуть фронт. В итоге выстрелить успели не более половины стрельцов, да и те вразнобой, большинству сектор стрельбы перекрыли собственные сослуживцы. Конница, огибая левый край строя, торопливо опустошала колчаны. Особенно отличился Байкильде, который, вереща что-то весёлое, бросал по две стрелы сразу. Попавшие под массированный продольный обстрел солдаты и не помышляли о перезарядке оружия или о меткой стрельбе во врага, заботясь лишь о том, чтоб укрыть локтем лицо от вражеских стрел. На несколько сотен оперённых подарков, выпущенных с убийственно близкого расстояния, стрельцы ответили редкими выстрелами да плотной бранью.

Результат учений меня несколько расстроил, Бакшеев лишь махнул рукой.

— Ничтоже удивительного мурзёнок не показал. Завсегда так татары воюют, своим правым чужое левое крыло охватывают. Стреляют, пока враг не побежит, уж тогда за сабли берутся.

— А если в такое место встать, где не обойти? — интересовался я вариантами противодействия такой тактике.

— Тогда бесермены вовсе на битву не выйдут. Отъедут к окоёму и дразнить станут. Дурных среди них мало осталось. Тока если пятеро к одному вражин окажется, да великая нужда степняков подгонять будет.

Что ж, надеюсь, у меня будет ещё время прикинуть наиболее верный способ воевать с кочевниками.

В настоящее же время, разглядывая народ, собиравший стрелы и потерянные элементы одежды, я выразил удивление.

— Почему ни у кого валенок нету? Все в сапогах да поршнях, в них же холодно, наверно?

— Хорошо люд обут, не бедствует, чтоб в лаптях-то ходить, — не понял меня Афанасий.

После краткой беседы выяснилось, что валяная обувь нынешнему населению совершенно незнакома. Войлок знали, а валенки нет. Странно, всегда считал, что русские в этом испокон веков ходили. Наверно, всё же реальность здесь отличается от истории оставленного мира, мнение на этот счёт я менял регулярно. Ну не смертельно, нашёлся ещё один повод для встречи с ногаями.

Кочевников ждали со дня на день, но появились они, как всегда, внезапно, лишь на сутки отстав от вести о своём приближении. В момент прибытия сеунча я, несмотря на пост, вкуснейшим образом обедал. Бог послал к столу квашеную капусту и практически настоящий винегрет, только что без картошки. Вкушая эти блюда, я искренне радовался, что по осени озаботился осмотреть кладовые. Открытие, что все доступные овощи, да и некоторые фрукты солят и ничего не квасят и не маринуют, меня тогда крепко озадачило. К счастью, заквасить пару бочек с капустой успели, единственное, что я упустил, — это заготовку зелёного горошка. Тогда бы осталось рецепт майонеза подобрать, и Рождество можно праздновать с замечательным салатом оливье. Ладно, не успел в этом году — наверстаю в следующем. Ну и ещё картошки надо раздобыть, без неё становилось тоскливо.

Мой двор также скромно обедал постными блюдами — разными рыбными супами, холодной стерлядью, нельмой, расстегаями с рыбкой, а также нежирными молодыми поросятами и утятами. Почему именно эта пища в настоящий момент являлась постной, я не знал, но священнослужитель, присутствующий на трапезе, заверял, что всё в порядке. Вообще, поститься в дарованной мне эпохе выходило гораздо проще, чем в той, в которой осталось моё первое тело. Восьмипудовая бочка чёрной икры, этого вполне постного продукта, стоила в зависимости от сорта и состояния от пятидесяти копеек до трёх рублей. Знавал я в прежней жизни умельцев, которые с помощью простейших технологий из здешнего худшего сорта сделали бы экстра-первый класс. Помнится, химичили те фальсификаторы с рыбопродуктами с помощью масла и запрещённой у нас в пищевой промышленности борной кислоты.

Гонец уважительно посмотрел на меня, ибо самоотречение от благ тут являлось одной из высших форм благочестия, и доложил присутствующим:

— Ногаи идут, и наши романовские да ярославские, и Уряз-Мехметовы заволжские, видимо-невидимо их, тьма целая.

— Едут — хорошо. Много степняков — так об том пусть свеи горюют, — отношение Бакшеева к происходящему было воистину философским.

Следующим утром мы со стены кремля наблюдали за проходившей мимо города ордой. Зрелище выглядело достаточно эпически. Конница шла в колоннах по шесть-семь человек в ряд, запасные лошади в количестве двух-трёх, а то и четырёх штук шли гуськом за всадником, привязанные уздами к хвосту друг друга. Афанасий узнавал значки и бунчуки, разбираясь, кто за кем идёт, для меня же вся эта масса кавалерии смотрелась практически однородной. Между кремлём и проходящим войском метался гонец, согласуя место и время торжественной встречи. Приглашать вождей кочевников в княжеские палаты Бакшеев не советовал категорически.

Спустя два с половиной часа кажущаяся бесконечной змея из всадников иссякла.

— Не соврал, сеунч, без малого тьма татар, или целый тюмень по-старому, — удовлетворённо закончил подсчёты уездный окладчик.

— Это сколько ж всего? — местные обозначения крупных цифр я выучил, но жаждал услышать подтверждение услышанному.

— Почти десять тысяч воев пришли, — в очередной раз выдал итог рязанец.

— Ты, видно, ошибся, тут степняков раза в три или в пять больше, — в истинность указанной цифры мне не верилось.

— Эт с непривычки, завсегда так, больше, чем по правде есть, видится, — усмехнулся Бакшеев, видимо, давно знакомый с такой формой обмана зрения.

К этому моменту место пира было согласовано, проводить его решили недалеко от стен Покровского монастыря. Туда незамедлительно, под охраной нескольких дворян, отправились приготовленные со вчерашнего дня напитки и снедь.

Меня в очередной раз нарядили в многослойную одежду как крупную куклу, и мы отправились на встречу с союзными силами. Дорогой меня долго инструктировали, как вести себя, дабы не уронить родовой чести. К нашему приезду поставили огромный белый войлочный шатёр, который при ближайшем рассмотрении оказался собранным из нескольких поменьше. Внутри был полный разнобой стилей, наспех собранные грубые лавки и столы оказались застеленными дорогими тканями. Столы стояли и прямо, и под углом, и кого за какой сажать знал, похоже, лишь чувствующий себя как рыба в воде Ждан. За столами стояли немногие оставшиеся от Марии Нагой стольники со своими старшими сыновьями.

После занятия своих мест представителями Угличского удела в шатёр начали группами входить ногайские мурзы. Некоторые фамилии мне были знакомы со школьной скамьи, видимо, эти ребята переселились на Русь всерьёз.

Первыми вошли пожилой невысокий татарин, примерно одних лет с Бакшеевым, с довольно грустным взглядом, именем Эль мурза Юсупов, с ним его сыновья Сююш и Бай, сопровождаемые старым знакомцем Темиром Засецким. Вторыми шли мурзы Кутумовы, братья Айдар, Али и Никита, за ними мурзы Бобизян и Темир Уразлыевы. Следом за ними пошёл вал татарской знати, все они оказались подручными бия Больших Ногаев Ураз-Мамета Урусова. Последними шли начальные люди служилых казанских татар и черемисов. Приветствовали мы друг друга лёгким наклоном головы.