После того как все расселись по местам, разлили по первой чаше и провозгласили заздравный тост за великого князя и царя Фёдора Иоанновича. Собственно, наливали всем, несмотря на возраст и вероисповедание. Помня о последствиях события в южноуральской степи, повлёкших плен сибирских царевичей, я постарался, не дрогнув, осушить чашу. К счастью, налили мне стольники, видимо, щадя возраст, очень сильно разбавленного ставленого мёда. Поперхнувшихся среди присутствующих тоже не нашлось. То ли они вполне представляли себе последствия, то ли оказались к питейному делу вполне привычными.

— Почто бий Ураз-Махмет не пришёл на зов великого государя? — задал я первый ритуальный вопрос.

— Казыев юрт доблестный бий заволжских ногаев воюет, — ответил мне старший Юсупов. — Он уже рассеял врагов своих по всей степи, бия казыевского Якшисата насмерть побил. Теперича вокруг Азака[97]ходит, караулит мурз Хана-Гази и Барана-Гази, словно кот мышей.

— На Дону, под Азовом те вражьи юрта кочуют, — сообщил мне Засецкий и, словно давая знак, что более эту тему развивать не следует, строго прибавил: — Старая нелюбовь да кровь между казыевцами и храбрейшим бием.

Второй вопрос задать я не успел, поскольку провозгласили очередную здравицу. После второй чаши пир сошёл с рельс ритуала и покатился вперёд своим чередом, где люди пили и ели, беседовали с соседями, мало интересуясь обстановкой за центральным столом. Я сидел парадным болванчиком, осматривая собравшихся. Вели себя татарские гости совершенно по-разному, ближайшие ко мне восседали вполне чинно, от соседствующих с ними русских дворян их было отличить непросто, даже одежда казалась схожей. В дальних углах посадили, по всей видимости, каких-то совсем диких, те забрались с ногами на лавки и подтаскивали к себе со всех сторон блюда с мясом. Когда к этим степнякам поднесли хлеб и солёные огурцы с капустой, это вызвало в их компании живейшее обсуждение. Хлеб они внимательно обнюхали и отставили в сторону, капусту и огурцы презрительно скинули на пол.

— Се заяицкие ногаи, — прошептал мне на ухо стоящий за спиной стольник. Видимо, он обратил внимание на мой интерес к данным представителям номадской культуры и поэтому расширил пояснение: — За рекой Яиком кочуют бесермены, те хлеба не знают, а овощ почитают за траву, коей токмо скот кормить надлежит.

Вообще из всего, что накрыли на стол, татарскую знать особенно воодушевляло спиртное. Надо признать, это именно я уговорил Ждана выставить из запасов Сытных палат наиболее качественные напитки. Поскольку мне требовалось заключение нескольких коммерческих сделок, желательно с отсрочкой платежа, то по старой памяти решили, что качественное угощение может в этом изрядно поспособствовать.

Уже через пятнадцать минут после начала пира стало ясно, что если к делу не перейти немедленно, то беседовать станет не с кем, мурзы надирались весьма споро и с большой охотой.

Плюнув на улетавший псу под хвост расписанный план мероприятия, я громко обратился к Элю Юсупову с традиционным пожеланием здоровья и благ, правда, выраженным немного корявым татарским языком. Сперва пожилой мурза не понял, кто к нему обратился, и начал крутить головой. Я повторил текст, про себя надеясь, что новокрещёный Осип-Габсамит научил меня верным фразам. Выражение лица Эль мурзы и его сыновей стало таким, будто с ними заговорил сотни лет молчавший деревянный истукан. Что их так изумило, было непонятно, по-татарски разговаривало значительное количество русских дворян, хотя, конечно, наибольшее число владевших этим наречием проживало в южных уездах.

Пользуясь возникшей паузой в разговоре, я выдал все вежливые выражения, что смог до этого момента заучить. В кратком монологе я успел почтить память мурзиных предков, поинтересоваться здоровьем родных и близких, спросить, многочисленны и тучны ли его стада, да не хромает ли конь.

В течение этой весьма короткой речи и торжественного ответа Эль мурзы Юсупова к нашей беседе начинало прислушиваться всё больше и больше гостей. Собственно, всё, что произнёс на своём языке глава романовских ногаев, для меня осталось загадкой, так далеко в изучении речи восточных соседей я не заходил. Но, глядя на спокойное лицо Бакшеева, я предполагал, что никаких гадостей мне в лицо не говорят.

Завладев вниманием многих из присутствующих, я перешёл к интересующей меня теме сырьевых поставок.

— Нужно мне в куплю шерсти овечьей вельми много. Будем ли таковой торг учинять? — вопрос звучал весьма обтекаемо, важна была общая реакция на предложение.

— Присылай прикащиков, пущай купляют, если кто продать возжелает. Многия купцы у нас берут волос и пух, добры на сё романовские овечки-то, — не понял моего намёка на предложение стать оптовым поставщиком Эль мурза.

Лицо у Тучкова стало такое, что казалось, он выбирает, стоит ли ему зажать мне рот или зарыдать. Видимо, тщательно лелеемый Жданом образ царевича рушился, причём при посторонних людях, целиком и полностью.

Пока я подбирал, в каких корректных и понятных словах донести смысл желаемой оптовой торговли с серьёзными скидками, казначей перекинул роль купца на себя.

— По какой цене за мешок шерсти торг идёт, да по сколько гривенок весу в том мешке?

Знатный ногаец пустился в пространные объяснения на смеси русских и татарских слов, видимо, с вопросом он был всё же знаком. Я примерно прикидывал желаемую стоимость, и мне показалось, что осаженный на землю степняк жульничает. За вес шерсти, примерно равный настригаемой с одной овцы, он хотел цену не сильно меньшую, чем за живое животное.

— Велики ли стада твои, почтенный мурза? — следующий подход осуществлялся с другого фланга.

— Ежели собрать в одну отару, за день на коне не объедешь, — не упустил случая прихвастнуть Юсупов.

— Ну, так нам вся шерсть потребна, что на твоих несчитаных овцах, какая плата за то выйдет хорошей? — вопрос сорвался сам собой, опять расстроив Ждана.

Мурза пустился в вычисления, загибая пальцы, и наконец выдал ответ. Нет, он, похоже, намеренно издевался, нацепив самую благостную личину. Назвав некоторое количество тюков определённого веса, он за них просил цену, в полтора раза превышавшую первую в пересчёте на единицу массы.

— Что ж так мало спрашиваешь? — спокойно выдержать насмешку мне не удалось.

Пожилой кочевой аристократ, видимо не почувствовав в вопросе иронии, рассыпался в извинениях, мол, большего количества шерсти им не собрать, даже если он с подданных ашар[98]только ею и возьмёт. В процессе его объяснений выяснилось, что и деньги-то большей частью достанутся не ему, на них он закупит зерна.

— Столько выстричь да вычесать, разобрать да отмыть — это на пол-лета всем юртовщикам работы. Ни просо посеять не успеют, ни творога насушить, ежель зерна не купить — не пережить улусу зиму, а моим пашцам потребного на корм хлеба да овса в оброк никак не отдать.