— Я в курсе всего. Но у меня есть одна мысль. Я хочу, чтобы ты подтвердил либо опроверг ее. Черти покрупнее, чтобы в фигурах писать можно было.

Начертил. В самом верху, посредине, большой круг (пустой), от него стрелка вниз, кружок поменьше — я, от меня куча стрелок к треугольникам. «Ноги», стало быть. Вот и вся схема. Зачем бумагу портить — непонятно.

Собакин взял фломастер, вписал в большой кружок «Анвар». Сбоку от моего кружка пририсовал прямоугольник, написал в нем «Зверев», соединил нас красной линией. Затем достал из кармана блокнот и, сверяясь с ним, аккуратно вписал в треугольники «погоняла» моих «ног». Пришлось ему дорисовывать два треугольника, я ненароком обсчитался (это новые «ноги», просто светить их не хотел, думал, про них никто не знает).

Закончив графические работы, Собакин спрятал блокнот, скрестил ручищи на груди и выжидающе уставился на меня.

Я развел руками и покачал головой. Понял, не дурак: все знаете. Запираться нет смысла, будем работать.

— А дальше? — Собакин, оказывается, смотрел на меня совсем в другом контексте.

— В смысле — «дальше»?

— За «ногами» — что?

— За ногами? Клиенты. В смысле, наркозависимые. Вряд ли они вам интересны — это, скорее, уже по медицинскому профилю.

— Напротив. Как раз они-то меня и интересуют. Напиши, кто и где из твоих «ног» работает, в каком районе, количество клиентов, какой примерно контингент. Ну, социальный состав, к какому слою общества принадлежат и так далее.

Вот новости! Андрей Иванович никогда такими вещами не занимался. У него было железное кредо: «Бороться не с наркоманами, а с наркомафией. Наркоманы — больные люди, их лечить надо!»

— Я точное количество не знаю. Да и по составу, боюсь, могу лишь приблизительно...

— Ничего, пусть будет приблизительно. Изложи все, что знаешь. — Собакин поощрительно подмигнул мне. — Мне нужна вся информация, которой ты владеешь. В нашем деле все сгодится...

Я подумал: вряд ли это как-то навредит нашим клиентам. За употребление у нас не сажают, только за распространение. В общем, напряг извилины и за час изложил на бумаге все, что знал.

Собакин внимательно изучил мои каракули и стал задавать вопросы:

— Не понял... Что, возле университета никто не торгует?

— Нет. Возле университета, возле школ, рядом с дошкольными учреждениями и детско-юношескими секциями и кружками — не торгуем.

— Ну надо же! Кодекс чести, что ли?

— Да ну какой, на фиг, кодекс... Это было требование Андрея Ивановича. Сказал так: поймаю кого в этих местах, заведу за угол и шлепну без разговора. Против него никто идти не смел, боялись. Вот и не торговали.

— Круто, — уважительно заметил Собакин. — Вот это мужик был!

— Да уж, это точно...

— Так. Получается, у Зверева контингент — в основном из благородных семей? Интересно...

Да, получается. Люда у нас из семьи академиков. Родители от непосильного «физического» труда рано умерли (да просто старые были, Люда — поздний ребенок, брат гораздо старше его). Брат — физик-теоретик, лет двадцать как вкалывает за бугром. Квартира в Европе, квартира в Штатах, дом на Окинаве. Сейчас трудится в Японии, ежемесячно шлет Люде штуку баксов на пропитание. И практически все камрады Люды — из этой же среды. Он и живет-то в академическом дачном поселке.

— Да и у «ног» в клиентах практически никого нет из рабоче-крестьянского сословия. Угу... Студенты, интерны, сотрудники, инженеры... Гхм...

— Потому что у нас правый берег, — пояснил я. — Институтская часть. А работяги живут на левом берегу.

— Угу... — Собакин взял чистый лист, нарисовал круг и разделил его на две части. — Вот что у нас получается. Город у нас немногим более сорока тысяч. Делим на две части, примерно выходит в каждой по двадцать тысяч. Левый берег пока оставим, смотрим, что у нас на правом. А на правом у нас примерно две сотни торчков. Тех, что берут у тебя порошок. Так?

— Верно.

— То есть получается, что на двадцать тысяч жителей правобережья — всего двести наркоманов?

— Ну да, выходит так.

— Так это же прекрасная статистика! — Собакин вдруг обрадовался, словно эту статистику он сделал собственноручно. — Это же один на сотню. То есть всего один процент!

— Ну вы особо-то не обольщайтесь насчет процентов, — не без скрытого злорадства осадил я толстого оптимиста. — Двести человек, что я указал, это только те, кто систематически употребляет так называемые «тяжелые» наркотики. В первую очередь героин.

— И что?

— Как там у нас: «Если более пяти процентов нации — наркоманы, нация обречена на вырождение»?

— Ну да, есть такое... И что?

— Вынужден вас огорчить. Если посчитать всех, кто употребляет наркотики вообще, а не только лишь героин, статистика у нас получится просто ужасная. Это я вам как врач говорю.

— Да ты что? Серьезно, что ли?!

— Да ладно вам, сами, наверное, прекрасно все знаете. Почти все студенты поголовно глотают стимуляторы — ЛСД и «экстази» и курят травку, как простой табак. Профессура, вся местная богема и прочие, и прочие, которые побогаче — нюхают кокаин. Вот соберите все эти категории в кучу и приплюсуйте к жалкой кучке наших системных... Такая статистика получится — закачаешься!

— Да это я в курсе... — Собакин покачал головой и задумчиво уставился в мои каракули. — Ничего нового ты мне не открыл, однако... Слушай, друг Бубка...

— Да? — Друг — это уже хорошо. Как минимум бить не будут.

— А вот скажи мне, как ты думаешь... Какова опасность того, что эти категории, которые употребляют «легкие» наркотики... Ну, допустим, если оставить их безо всего этого...

— Что, где-то в верхах витает мысль перекрыть все каналы? Ну, это они зря — вы скажите им: ничем хорошим это не кончится.

— Почему?

— Физиология, батенька, физиология, — тут я совсем распоясался — почувствовал себя в своей тарелке. — Если человек привык регулярно получать какой-то кайф и его вдруг этого кайфа лишат, он непременно будет искать заменитель.

— И?

— Если разом перекрыть каналы доставки «колес», «марок» и «снежка» — чисто студенческо-профессорской забавы, поступающей к нам из Питера, все подряд перейдут на усиленное потребление травы, всякой дряни из амфетаминовой группы и производных опиатов. Тут Торквелово рядышком, если вы забыли...

— А если Торквелово перекрыть?

— Ну, не знаю. До сих пор никому это не удавалось.

— Ну, предположим — перекрыли. Дальше что?

— А мою сеть оставили?

— Ну да, предположим, что пока оставили.