В самом Берлине начали сказываться и растущее количество смертей, и усиливающийся административный беспорядок – нередко и в доступных муниципальных структурах для погребения мертвых. Цифры первых послевоенных лет указывают: за 1945 г. в городе похоронены или кремированы приблизительно 135 000 человек. Для сравнения: в 1946 и 1947 гг., когда уровень смертности оставался еще очень высоким, в городе умерло порядка 71 000 и 68 000 соответственно[444]. По некоторым оценкам, около 50 000 немцев были убиты в финальной битве за Берлин, из них 20 000 составляли гражданские лица[445]. Впрочем, в какой-то момент, посреди все более хаотичной атмосферы, вызванной ежедневными воздушными налетами и падающими бомбами, а затем и уличными боями между вермахтом и немецкой нерегулярной армией Volkssturm, с одной стороны, и Красной армией – с другой, это различие начинает казаться в каком-то смысле излишним.

С приходом в город воздушной войны сильно возросли обязательства муниципальной власти по избавлению от погибших гражданских. В случаях масштабных потерь городские чиновники отвечали за сбор и перевозку тел, за их опознание, а часто и за контроль над их погребением. Выполняя эти обязанности, чиновники продолжали следовать, насколько возможно, обычаю, даже когда людские потери увеличивались. Со временем давление на городское правительство в плане обеспечения «приличных» похорон возрастало, несмотря на то, что все более остро ощущалась нехватка ресурсов. Транспорт и топливо для перевозки тел на кладбища часто отсутствовали, равно как урны для праха, траурные ткани и гробы. Стало трудно найти даже места для захоронения. В сентябре 1944 г. Берлину пришлось придумывать, как освободить место на кладбищах для возросшего количества жертв бомбардировок. Чиновники начали рассматривать сокращение Ruhefrist [нем. срока покоя] до двадцати лет вместо установленных двадцати пяти[446], что, как они, конечно, предвидели, приведет к шумным протестам населения.

Между тем следование правильному обращению с мертвыми означало неизбежную передачу погребений под муниципальный контроль, особенно после массированных атак 3 февраля 1945 г., повлекших за собой около трех тысяч смертей[447]. Городские чиновники видели, что частные похоронные конторы неспособны «хоронить павших в таком количестве подобающим образом»[448], и были вынуждены взять эти вопросы полностью в свои руки. 17 февраля или около того мэр Берлина Людвиг Стиг объявил о создании Центрального похоронного ведомства (Hauptbestattungsamt) с отделениями в каждой районной администрации. Эти отделения ответственны за организацию предоставления похоронных услуг – в случаях не только массовых, но и, как теперь говорили, «нормальных» смертей[449]. Хотя пожелания родственников будут по мере возможности учитываться, разыскивать гробовщиков и окончательно определять место погребения – дело местных отделений Центрального похоронного ведомства. В случае смертей от «действий противника» (Feindeseinwirkungen) поиск и подготовка тел, их перевозка и собственно захоронение будут выполняться исключительно полицией и по распоряжению города[450].

С этого момента и до апреля 1945 г. ответственность за оказание похоронных услуг в городе лежала только на муниципальных властях. Но и в таких экстремальных условиях обычай продолжал играть центральную роль в уходе за мертвыми. Семьям по-прежнему давали по возможности право решать, как похоронить их близких. По-прежнему принимались во внимание конфессия или отсутствие религиозной принадлежности, от чего могло зависеть место погребения[451]. И все-таки некоторые меры, принимавшиеся в случаях массовых смертей, начинали заметно беспокоить общественность. 28 февраля одно окружное отделение пропаганды опротестовывало заявление группы прохожих, видевших на берлинском кладбище на Барутерштрассе, как завернутые в тряпки трупы и части тел вытаскивали из грузовика и как «останки четырех или пяти человек хоронили в одном гробу»[452].

К началу 1945 г. введенная в июле 1943 г. система распределения средств на создание чрезвычайного запаса гробов для погибших при воздушных налетах больше не могла поддерживаться[453]. 22 февраля город наложил арест на все имевшиеся гробы[454]. Тем не менее к 6 марта Центральному похоронному ведомству уже не хватало гробов даже на покрытие «нормальных смертей», не говоря уже о случаях непредвиденной массовой гибели. Вместо них ведомство выдавало Leihsärgen, или «гробы напрокат»: в них трупы доставляли к могиле, но не хоронили – таким образом гробы можно было использовать повторно. Тем временем Katastrophenleichen, буквально – «трупы бедствий», как теперь называли жертв массового истребления, решено было хоронить вместе, в бумажных гробах, в закрытых гробницах[455]. При этом распределение гробов по-прежнему зависело от расовой прерогативы и иерархии. Чтобы обеспечить поставку гробов для Volksgenossen [нем. соотечественников], Центральное похоронное ведомство постановило: надлежащие гробы могут получать лишь представители «дружественных иностранных государств»; и наоборот, гробы поляков и Ostarbeiter должны быть «только самого низкого качества», а военнопленных и приговоренных к смерти надлежало хоронить и вовсе без гробов[456].