– Воздержусь, – отказался Павел Александрович, когда его втиснули между Аллой и лысым пузатым соблазнителем.

– Сейчас опять будут рассказывать, как я бегала с лопатой и рубила уши, – пожаловалась Дуня Алёне.

Сражение с рэкетирами заняло несколько минут, но для каждого это было собственное время и, суммируясь, вытягиваясь в линию, оно представлялось длинным периодом. Почему-то в бесконечных воспоминаниях-пересказах именно роль Дуни с лопатой оказывалась главенствующей.

– Пусть Харя говорит, – постановил Ангел. – Он доктор философских наук.

– Доктор, вам слово! – буркнул Галя, которого оттер от Аллы Дмитриевны откуда ни возьмись появившийся злой муж.

– Харин Максим Эдуардович, – с легким поклоном представился доктор философских наук. – Для друзей детства – Харя.

Он был одет в старенькую рубашку Ангела, которая висела на нем, как на скелете. Но не в своей же окровавленной щеголять. У Гали был свитер, который он натянул на голое тело. Не любил чужой одежды. Отказался от рубашки Ангела: «Может, у тебя блохи». Ангел ответил, что его блохи против Галиных глистов – тихие мышки.

Харя представил присутствующих, из которых Павел Александрович знал только старожилов Ольгу Егоровну и Александра Петровича. Стал излагать события. Четко, без эмоций, но с краткими характеристиками фигурантов нападавшей стороны и этапов битвы.

«Какой мужчина! – подумала Дуня. – Он ведь нетрезв и пять минут назад мазал вилкой мимо тарелки».

– Какой мужик! – сказала ей на ухо Алёна.

– Ты думаешь? Он же старый.

– Старость – это ни разу не про возраст. А то ты не видела старичков тридцатилетних.

– Он у меня телефон просил.

– Дай! – решительно посоветовала Алёна. – Твой Степан, извини, просто бактерия лабораторная против этого Хари.

Дуня хотела уточнить у опытной Алёны, надо ли дожидаться повторной просьбы или самой проявить инициативу, но тут потребовалось сдвигать рюмки.

Павел Александрович на моменте рассказа об обработке ранений простынями машинально потянулся к стоящей перед ним рюмке. Харя поднял свою, сделал круговое движение, призывая всех выпить. Кто дотянулся, чокнулись с Павлом Александровичем. Дуня отметила, что в рассказе о битве ее роль валькирии с лопатой была упомянута вскользь, а в дальнейшем повествовании о передвижении по сельской дороге и активности в больнице представлена в сдержанных, но очень лестных выражениях. Как и материальное участие Аллы Дмитриевны, про которое Харя безошибочно догадался.

Когда он закончил речь, Павел Александрович поднял пустую рюмку, протянул Ангелу – налей – и сказал странный тост. Встреченный общим энтузиазмом:

– Ну, я не знаю! Черт знает что!

Когда муж выпил, Алла Дмитриевна превратилась из светской дамы под градусом в заполошную жену:

– Павлик, тебе поесть надо. Дуня, Ольга Егоровна, положите ему в тарелку. Мяса и жарёхи, снизу погорячее. Нет, огурцов не надо, Павлик не любит, а грибов маринованных побольше. Павлик, грибы – с пальцами можно съесть.

Несколько минут все молча смотрели, как Павлик, Павел Александрович, поглощает пищу. Он замер с вилкой в руке и посмотрел на застольников:

– Чего сидим и не выпиваем?

– Свой человек! – воскликнул Ангел и потянулся за бутылкой.

Они, Галя, Ангел и Харя, уже давно не опрокидывали рюмки, а только пригубливали. Как и все неалкоголики, знали меру. Которая не отменяла правило «освежать» для поддержания веселья компании.

– Погодите! – остановил Ангела Павел Александрович. – У меня есть потрясающий эксклюзивный коньяк. Алла, принеси.

Алла не двинулась с места, и опять повисла пауза. Теперь уже другая, непонятная, смущенная.

– В некотором роде мы его, коньяк, уже, – признался Ангел.

– Собственно, с этого началось нарушение врачебного протокола, – подхватил Галя. – Спиртное и антибиотики. Я пытался вразумить, но куда мне против этих выпивох. Я даже не успел сказать, что будет хорошо, но – сегодня, а завтра сегодняшняя боль, никуда не девшаяся, присоединится к новой, и мало нам не покажется.

– Да и плевать! – сказал Ангел. – Завтра будет завтра.

– Как ночь с принцессой стоит жизни, – проговорил Харя.

Алёна ткнула Дуню локтем в бок. Харя уловил этот жест, хотя на молодых женщин вроде бы и не смотрел.

– Коньяк-то был достойный? – спросил Павел Александрович. – Свои регалии оправдал?

Третья пауза напоминала заминку, которая бывает при невозможности дать честный ответ. Например, когда ты проспал в кинотеатре фильм, завоевавший кучу фестивальных премий. Фильм определенно достойный, но ты его не видел.

Если бы они, здоровые, благодушные и расслабленные, сидели вечером у камина в мягких креслах, потягивали коньяк из хрустальных фужеров, чередуя глотки посасыванием долек лимона с сахаром, то могли бы ответить с умным видом экспертов. Они же опрокинули коньяк быстро и разом, как водку. И заели солеными огурцами, салом – закусками, которые остались на столе в беседке.

Слушая вялое и неискреннее «нормальный коньяк, вполне себе, очень неплохой…», Павел Александрович решил, что опростоволосился – несуразную сумму за ерунду отвалил.

Ольга Егоровна запела: «Каким ты был, таким ты и остался, орел степной, казак лихой…». Голос у нее был сильный, хотя несколько дребезжащий от старости. В представлении Ольги Егоровны без общего пения хорошего застолья не бывает. Подхватила Алёна, присоединились остальные.

Катя, Таня и Ваня влетели на участок, когда звучала историческая песня «Там, вдали за рекой…». «Влетел» относилось к Ване. Таня и Катя плелись на непослушных, дрожащих ногах. Они такое пережили! Рисковали жизнью, чуть не умерли от страха, мчались к порезанным и пострелянным мужьям! А тут поют!

– О! – воскликнул Ангел, увидевший их в дверях беседки. – Катя! Ванёк!

– Таня? – захлебнулся пением Галя.

– Моя жена Катя, кто не знает, – представил Ангел.

– И моя, – растерянно проговорил Галя. – То есть моя Таня, справа.

Их жены почему-то были всклокоченными и мятыми.

– Девочки! Молодцы, что приехали! – радовался Ангел. – Двигаемся, в смысле сдвигаемся. Всем места хватит. Меня еще спрашивали, зачем стол большой, а вот на такие случаи.

У Тани и Кати не было слов. Потом Катя все-таки заговорила, спросила, почему скатёрочку не постелили. В ответ почему-то раздался общий смех-стон.

Москва, 2020 год