сказать. Это не Светлана. Она же медик! Мы заточены на то, чтобы спасать человеческие жизни, а не отнимать их.

Поморщившись, Артур обернулся. Откуда-то тянуло ароматом кофе, и ему захотелось взять чашечку, забиться в мягкое кресло в пустой комнате… Нет, Сашка пусть щебечет рядышком, она не помешает! Но чтобы никаких подозреваемых, никаких свидетелей. Запах кофе, шум моря вдали и голос девочки, напоминающий о том, что жизнь еще не кончилась…

– Вы не в курсе, сколько у нас уголовных дел заведено на ваших коллег? – спросил он и сам расслышал в своем голосе усталость. – Врачи-убийцы – это не из сталинских времен, это сегодняшняя тема. Только речь не о вредительстве… Банальная жадность. Вот как у вас.

– Но я же! – захлебнулся Малявин.

Артур кивнул:

– Пока вы никого не убили. Так, жульничаете по мелочовке… А если на кону появятся большие деньги? Миллион. Десять миллионов. Устоите? Ну, как на духу?

Артур унес с собой молчание. Торкнулся в дверь кабинета медсестры – закрыто.

«Надеюсь, она не пустилась в бега? – подумал о Светлане. – А если заметила нас из окна?»

Вновь пройдя мимо физиокабинета, он уловил кисловатый душок и ускорился. С каждым шагом удаляясь от этого скользкого типа, Артур возвращал себе уверенность. Сашка маршировала с ним рядом, ни о чем не спрашивая. Все только начинало проясняться, нужно было еще пробиться сквозь туман.

На секунду прикрыв глаза, Логов включил нюх: иначе не выйти на след Светланы, если та пытается спрятаться. Такое он проделывал не раз, хотя чутье срабатывало не всегда. Но сейчас Артур почему-то был уверен и пружинисто несся по следу, как гончий пес, без устали, без сомнений.

– Мне тоже кажется, что она замешана, – проговорила Сашка, прочувствовав его охотничий порыв. – Только не признается ведь… А доказательств у нас никаких.

– Пока никаких, – отрезал он. – Ее алиби раскололось… Теперь я наверняка знаю, по крайней мере, одного человека из тех, кого мы ищем.

– Второго июля не она…

– И это странно… Кому, как не ей, убить мужа, собравшегося в бега?

– Да, кому? – повторила Сашка задумчиво.

И это был главный вопрос, который терзал Артура все это время.

Он заглядывал в каждый кабинет, шарил взглядом по разношерстным группкам людей, которые бродили по корпусу с таким умиротворенным видом, что на мгновенье Логову стало завидно. Умеют же люди уходить от дел!

Внезапно его взгляд выхватил за окном темное на белом и рванулся к выходу. Светлана в медицинском халате вела под руку старушку, такую маленькую, что Артур затормозил: как бы движением воздуха не сбить это эфемерное существо…

«Вот уж воистину божий одуванчик!» – он издали улыбнулся Светлане, лицо которой не выразило ни испуга, ни радости, словно она видела его впервые в жизни. Если это она пыталась сжечь их с Сашкой заживо и не сомневалась, что все получилось, то самообладанию этой женщины можно позавидовать.

– Такую хрен расколешь, – пробурчала сзади Сашка, не отстававшая от него ни на шаг.

– Улыбаемся и машем, – процедил Артур сквозь зубы. – Улыбаемся и машем…

* * *

На самом деле это страшно – подозревать в убийстве людей, с которыми ты сидела за одним столом, делила хлеб и воду. Ладно бы только Светлану… В тот первый вечер среди разговорчивых, не одинаково приятных, но живых и улыбчивых людей она застыла деревянным истуканом с коричневым чеканным ликом. Для Павла она хоть когда-то была тотемом? Об иконе речь не идет, раз предал, бросил… Но его идолом Светлана наверняка была, если отказался ради нее от всего, что было его жизнью до их встречи.

А мне-то на нее плевать! Зудящее осой подозрение жалит мой мозг, что это Ромка увез отца из аэропорта, но довез только до скалы… Меня корежит, когда я думаю об этом, мысленно отмахиваюсь от этой подлой мысли, но она возвращается, находит лазейки. Что случилось по дороге? Отец опять передумал, уже подарив надежду, вернув радость? И Ромка просто взорвался от боли – живой вулкан, исходящий раскаленной лавой. Это она сбила Павла с ног, утянула с собой вниз, на камни, которые ей самой, текучей, сверкающей, были нипочем…

Верить в это не хотелось, но я понимала, что так могло быть. Хотя Ромкино потрясение, когда он увидел тело отца на берегу, до сих пор казалось неподдельным… Неужели надеялся, что тот выжил?

Я физически чувствовала, как давит его горе, потому что знала, каково это… Мне самой не скоро удастся выпрямить спину. Плечи ломит от усталости, ведь жизнь не готовила меня к такой ноше. Я росла с уверенностью, что мама еще много лет будет баюкать меня в любви и в наш дом не проберутся никакие ветра. Даже предательство отца с сестрой не сделало его мрачным – маминого света хватало на всех.

Для меня он не померкнет никогда. А для Артура? По нынешним меркам он молодой и до неприличия красивый мужчина. Сколько он продержится, не снимая траура? Его вижу только я – черный креп окутал сердце… Остальным Логов не позволяет заглянуть в душу. Для них заготовлена улыбка. Артур носит ее, как Ален Делон, на которого он так похож, когда тот в роли Зорро носил маску.

Я стараюсь настроиться на то, что Логов не заслуживает презрения, даже если в одно прекрасное утро ветер свободы сорвет его траур. Мы все равно останемся друзьями, напарниками, кем там еще мы друг другу приходимся? Даже если он не захочет больше жить в горе, я пойму. И, может, даже чуть-чуть позавидую: мне-то не вырваться из своего…

– Этого и следовало ожидать, – ровным голосом произнес Артур, когда мы отъехали от санатория.

Только что состоявшийся разговор напоминал игру в сквош: Логов делал подачи, порой довольно резкие, но все они отлетали от глухой стены, которой обернулась Светлана. Я даже усомнилась: на правильном ли мы пути, ведь она вся исходила праведным гневом:

– Этот мерзавец пытается оговорить меня?! А ты знаешь, что я хотела подать на Малявина жалобу за… – она смущенно запнулась, – сексуальные домогательства? Он добивался меня с первого дня, как я пришла сюда работать. Паша знал. Он даже приходил к нему… Пригрозил, что набьет морду, если этот рыжий таракан от меня не отстанет.

«Таракан, – удивилась я. – Как точно!»

Но еще больше меня поразило другое: то, как разговорилась Светлана, от которой до этого дня я слышала не больше пары фраз. И то, что ее так прорвало, говорило либо о крайней степени возмущения оскорбленной невинности, либо о наличии актерского таланта… Среднего. Она явно переигрывала, но сама